— За что вы так ненавидите мужчин, мисс Брайант?
— Господь с вами, милочка, я их вовсе не ненавижу. Они того не стоят. Я их просто презираю. Вот ваш муж мне нравится — если только он с годами не испортится. А помимо него, я признаю только двух мужчин — старого доктора и капитана Джима.
— Капитан Джим — замечательный человек, — с готовностью согласилась Энн.
— Капитан Джим — неплохой человек, но у него есть один недостаток. Его просто нельзя рассердить. Вот уже двадцать лет я его допекаю как могу, а он и в ус не дует. Это меня как-то раздражает. А женщина, которая была ему предназначена, небось получила мужа, который закатывает скандал по три раза на дню.
— А кто эта женщина?
— Не знаю, милочка. Я что-то не припомню, чтоб капитан Джим за кем-нибудь ухаживал. Да я его молодым и не знала. Сейчас ему семьдесят шесть. Понятия не имею, почему он остался холостяком, но какая-то причина наверняка была. Он стал смотрителем маяка пять лет тому назад, а до этого плавал по морям и океанам. На земле нет такого уголка, куда он не сунул бы нос. Джим всю жизнь водил дружбу с Элизабет Рассел, но любви между ними не было. Элизабет тоже не вышла замуж, хотя в молодости слыла красавицей и от женихов у нее отбою не было. Она как-то мне призналась, что боится, что ни с кем не сможет ужиться — такая она вспыльчивая. А характер у нее и правда был не сахар. Иногда, чтобы унять злость, она убегала наверх и грызла бюро. Но я ей сказала, что не считаю это веской причиной. Почему это мужчинам можно вымещать на нас свой скверный характер, а женщине нет, а, миссис Блайт?
— Я сама очень вспыльчива, — со вздохом призналась Энн.
— Ну и прекрасно. По крайней мере, не позволите собой помыкать. Как же у вас красиво цветут хризантемы! Бедняжка Элизабет очень любила свой сад.
— Я тоже его обожаю, — сказала Энн. — И рада, что в нем много цветов. Да, кстати, мы хотим нанять кого-нибудь, чтобы вскопать кусочек земли за елками и посадить там клубнику. Джильберт все время занят и никак не может выбрать для этого время. Вы не знаете, кто бы взялся это сделать?
— Наверное, Генри Хэммонд. Правда, его больше интересует плата, чем работа: одно слово — мужчина. И потом, он так туго соображает, что может минут пять простоять, пока заметит, что перестал работать. В детстве отец как-то запустил в него поленом. Подумать только — поленом в ребенка! Одно слово — мужчина. С тех пор мальчик и стал туповат. Но больше никого порекомендовать не могу. Прошлой весной он покрасил мой дом. Правда, красиво?
Тут часы пробили пять раз, и Энн не пришлось кривить душой.
— Боже, неужели уже пять? — воскликнула мисс Корнелия. — Как быстро бежит время за приятной беседой! Надо идти домой.
— Ну, зачем же? — воскликнула Энн. — Попейте с нами чаю.
— Вы меня приглашаете потому, что так принято, или вы и вправду хотите, чтобы я осталась? — напрямик спросила мисс Корнелия.
— Я правда хочу, чтобы вы остались к чаю.
— Тогда останусь. Вижу, вы из породы людей, что знали Иосифа.
— Я уверена, что мы будем друзьями, — тепло улыбнулась Энн.
— Обязательно. Какое счастье, что мы имеем право выбирать себе друзей. С родственниками хуже — приходится принимать тех, что есть, и еще благодарить Господа Бога, если никто из них не сидел в тюрьме. Правда, у меня не так уж много близких родственников — все больше кузены да кузины. В общем-то я довольно одинокий человек, миссис Блайт. — В голосе мисс Корнелии прозвучала грустная нотка.
— Как мне хочется, чтобы вы называли меня Энн, — вдруг вырвалось у Энн. — Все в Четырех Ветрах зовут меня миссис Блайт, и от этого все время чувствую, что я для них чужая. Знаете, в детстве я мечтала, чтобы меня звали Корделией — почти так же, как вас! И ненавидела имя Энн.
— А мне нравится Энн. Мою маму так звали. Самые лучшие имена — это простые. Если вы идете на кухню готовить чай, пошлите доктора со мной поговорить. Я знаю, что все это время он лежал на диване у себя в кабинете и покатывался со смеху, слушая меня.
— Как вы догадались? — воскликнула Энн, которую так ошеломила проницательность мисс Корнелии, что ей даже не пришло в голову отрицать ее слова.
— Когда я подходила к дому, я видела вас вместе в этой комнате. А мужские штучки мне наперечет известны. Ну вот, платьице закончено. Восьмой ребенок может появляться на свет хоть сегодня.
Энн с Джильбертом все никак не могли выбраться в гости к капитану Джиму. Они несколько раз собирались туда пойти, но всегда что-то мешало. Сам капитан Джим за это время несколько раз наведывался в маленький белый домик.
— Я уж с вами попросту, миссис Блайт, — признался он Энн. — Мне так приятно к вам приходить, и я не хочу отказывать себе в этом удовольствии всего лишь потому, что вы сами пока не собрались ко мне в гости. Среди людей, которые знали Иосифа, такие церемонии ни к чему. Я буду к вам заходить, когда смогу, а вы тоже придете, когда сможете. Главное — приятный разговор, а под чьей крышей — это неважно.
Капитану Джиму очень нравились Гог и Магог, которые стояли у Энн по обе стороны камина с таким же гордым видом, как и в «Домике Патти».
— Ну не смешные ли твари? — с восхищением говорил он, и каждый раз, входя в дом и уходя из него, он здоровался и прощался с ними, так же как и с хозяином и хозяйкой.
— Домик у вас стал чудо какой уютный, — сказал капитан Джим Энн. — У миссис Селвин вкус был не хуже вашего, и она очень старалась, но в то время нельзя было купить такие красивые шторы, картинки и безделушки. Что же касается Элизабет, она жила прошлым. А вы вроде как принесли в этот дом будущее. Даже если бы мне нельзя было с вами разговаривать, я все равно приходил бы сюда — посидеть и посмотреть на вас, на ваши картины и ваши цветы. Такое все красивое — ну просто прелесть.
Но вот наконец наступил вечер, когда Энн с Джильбертом отправились на мыс Четырех Ветров. Поутру было пасмурно и туманно, но к вечеру небо расчистилось и закат запылал багрянцем и золотом. Холмы на западном берегу бухты очертила янтарная кайма, а небо на севере пестрело маленькими оранжевыми облачками. На выходе из бухты виднелся парусник, плывущий в дальние края. Белые дюны стали розовыми, а окна старого домика, обсаженного ивами, вдруг загорелись живым светом, словно из скучно-серой стеклянной скорлупы выглянула трепетная, пылкая душа.
— Какой одинокий вид у этого дома, — заметила Энн. — Там никто никогда не бывает. Правда, подъездная дорожка выходит на верхнюю дорогу, но я бы увидела, если бы по ней кто-нибудь прошел или проехал. Как странно, что мы все еще не знакомы с Морами, хотя от них до нас — пятнадцать минут ходу. Может, я и видела их в церкви, но не опознала. Жаль, что наши ближайшие соседи такие нелюдимы.
— Видно, они не из тех, что знали Иосифа, — сказал Джильберт. — А ты узнала, кто та девушка, которая показалась тебе такой красивой?