Book.

— Я тоже читала это сообщение, и оно меня чрезвычайно ободрило, — сказала Гертруда. — Я знала, когда читала, и знаю сейчас, что все в нем ложь от начала и до конца. Но я в таком душевном состоянии, что даже ложь улучшает настроение, если только это ободряющая ложь.

— В таком случае, мисс Оливер, дорогая, лучшее чтение для вас — официальные рапорты германского командования, — саркастически заявила Сюзан. — Я никогда не читаю их теперь, так как они меня страшно злят. После порции такого чтива я не могу как следует сосредоточиться на моей работе. Даже это известие о взятии Варшавы охладило мой трудовой пыл, так что я не смогу сделать все дела, которые наметила на сегодняшний день. Беда никогда не приходит одна. У меня сегодня пригорел хлеб… и теперь вот Варшава пала… а наш маленький Китченер хочет подавиться этой ложкой.

Джимс явно пытался проглотить свою ложку. Рилла машинально спасла его от гибели и собиралась продолжить кормление, когда случайно оброненные слова отца вызвали такой трепет в ее душе, что она во второй раз уронила злополучную ложку.

— Кеннет Форд приехал. Остановился, как обычно, у Мартина Уэста, — говорил доктор. — Его полк отправляют на фронт, но по какой-то причине им пришлось задержаться в Кингспорте, и Кен получил отпуск, чтобы проститься с родственниками матери на нашем острове.

— Надеюсь, он зайдет повидать нас! — воскликнула миссис Блайт.

— Он здесь, как я думаю, всего на день или два, — сказал доктор рассеянно.

Никто не заметил, как вспыхнуло лицо и задрожали руки Риллы. Даже самые заботливые и бдительные из родителей не видят всего, что происходит под самым их носом. Рилла предприняла третью попытку накормить многострадального Джимса, но на уме у нее был лишь вопрос: придет ли Кен повидать ее перед отъездом? Она давно ничего не слышала о нем. Неужели он совсем забыл ее? Она будет знать, что это так, если он не появится в Инглсайде. Возможно, есть даже… какая-нибудь другая девушка в Торонто. Наверняка есть. Она была маленькой дурочкой, что вообще думала о нем. Она не будет думать о нем. Придет — хорошо. Будет лишь жестом вежливости с его стороны нанести прощальный визит в Инглсайд, где он прежде был частым гостем. Не придет — тоже хорошо. Это не имеет особого значения. Никто не собирается досадовать из-за этого. Эти рассуждения ее полностью успокоили… она была совершенно равнодушна… но тем временем кормила Джимса с такой поспешностью и небрежностью, что, если бы ее видел Морган, он пришел бы в ужас. Самому Джимсу это тоже не понравилось: он был методичным ребенком, привыкшим глотать еду по одной ложке и получать достаточный промежуток времени между ними, чтобы перевести дух. Он протестовал, но ничего не добился. Рилла, насколько это касалось ухода за младенцами и их кормления, была совершенно деморализована.

И тут зазвонил телефон. В этом не было ничего необычного. Телефонные звонки, как правило, раздавались в Инглсайде каждые десять минут. Но Рилла снова уронила ложку Джимса — теперь уже прямо на ковер — и бросилась к телефону, словно ее жизнь зависела от того, подскочит ли она к нему раньше, чем кто-либо другой. Джимс, чье терпение истощилось, возвысил свой голос и заревел.

— Алло, это Инглсайд?

— Да.

— Это ты, Рилла?

— Т-та… т-та. — Ох, ну почему Джимс не может перестать завывать хоть на одну минуточку? Ну почему никто не войдет и не заткнет ему рот?

— Знаешь, кто звонит?

Ох, ей ли не знать! Она узнала бы этот голос где угодно… когда угодно!

— Это Кен, да?

— Точно. Я тут ненадолго. Можно мне зайти сегодня вечером в Инглсайд? Хотел бы повидаться.

— Ештештвенно.

Имел ли он в виду, что хочет повидаться с ней или со всеми домашними? Она охотно свернула бы Джимсу шею… ох, что говорит Кен?

— Слушай, Рилла, ты не можешь устроить так, чтобы присутствовало не больше нескольких десятков человек? Понимаешь? Выразиться яснее не могу: наверняка не меньше десятка трубок сняты сейчас на этой идиотской деревенской линии.

Поняла ли она? Да, она поняла.

— Я постараюсь, — сказала она.

Тогда я буду у вас около восьми. Пока.

Рилла повесила телефонную трубку и бросилась к Джимсу. Она взяла его на руки, крепко прижалась лицом к его лицу, поцеловала с восторгом прямо в измазанные молоком губы и, держа его в руках, затанцевала с ним по комнате. После этого Джимс с облегчением понял, что она вновь обрела здравомыслие: он был как следует докормлен и уложен поспать после обеда, причем ему была пропета коротенькая колыбельная, которую он особенно любил. Потом она до самого вечера шила рубашки для Красного Креста и строила хрустальный замок своей мечты, переливающийся всеми цветами радуги. Кен хотел видеть ее… видеть ее наедине. Это легко можно было устроить. Ширли не будет их беспокоить, папа и мама идут вечером в гости к Мередитам, мисс Оливер никогда не захочет стать «третьей лишней», а Джимс всегда спит, не просыпаясь, с семи вечера до семи утра. Она примет Кена на веранде… в лунном свете… она наденет свое белое жоржетовое платье и сделает высокую прическу… да, сделает… хотя бы заколет волосы узлом сзади над шеей. Против такой прически мама, наверняка, не стала бы возражать. О, как это будет чудесно и романтично! Скажет ли Кен что-нибудь… он, должно быть, собирается что-то сказать, а иначе зачем бы ему так стремиться увидеться с ней наедине? А вдруг пойдет дождь… Сюзан жаловалась утром на Мистера Хайда! А вдруг какая-нибудь надоедливая особа из молодежного Красного Креста явится, чтобы поговорить о бельгийцах и о рубашках? Или, что хуже всего, вдруг в гости зайдет Фред Арнольд? Он иногда заходит.

Наконец наступил вечер и оказался именно таким, какого только можно было желать. Доктор с женой ушли в дом священника, Ширли и мисс Оливер куда-то удалились, каждый по своим делам, Сюзан отправилась в магазин за продуктами, а Джимс уплыл в Страну Сновидений. Рилла надела свое жоржетовое платье, уложила волосы в узел, который обвила двойной ниткой жемчуга. Затем она приколола к поясу букетик маленьких бледно-розовых розочек. Может быть, Кен попросит у нее розочку на память? Она знала, что Джем увез с собой в окопы Фландрии увядшую розу, которую Фейт Мередит поцеловала и дала ему вечером накануне его отъезда.

Рилла выглядела очень мило, когда встретила Кена на большой веранде, где пятна лунного света перемежались с кружевными тенями плюща. Поданная Кену рука была холодна, к тому же Рилла так отчаянно старалась не шепелявить, что ее приветствие оказалось чопорным и произнесенным чрезвычайно отчетливо. Каким красивым и высоким выглядел Кеннет в своей лейтенантской форме! Вдобавок в ней он казался старше своих лет… настолько старше, что Рилла почувствовала себя неловко. Разве не было верхом нелепости с ее стороны предполагать, что этот великолепный молодой офицер хочет сказать что-то особенное ей, маленькой Рилле Блайт из Глена св. Марии? Вероятно, она все-таки неправильно его поняла… он имел в виду лишь то, что не хочет присутствия толпы людей, которые стали бы суетиться вокруг него и носиться с ним как со знаменитостью — это, вероятно, уже надоело ему на той стороне гавани. Да, конечно, только это он имел в виду… а она, маленькая дурочка, ни с того ни с сего вообразила, что он хочет видеть ее, и только ее. Наверняка, ему придет в голову, будто она интригами устранила всех домашних, чтобы остаться с ним наедине, и он посмеется над ней про себя.