Но дозвониться до города было невозможно. Телефонистка на центральной станции не могла справиться с лавиной подобных междугородных звонков, поступавших со всех концов обезумевшей от горя страны. В конце концов Рилла отказалась от своего намерения и тихонько ушла в Долину Радуг. Там, в том тихом уголке, где состоялся ее последний разговор с Уолтером, она опустилась на колени в прошлогоднюю серую траву и прислонилась склоненной головой к обомшелому стволу упавшего дерева. Солнце прорвалось сквозь черные тучи и залило долину бледным золотым сиянием. Бубенчики на Влюбленных Деревьях издавали волшебный, прерывистый звон, покачиваясь на резком мартовском ветру.
— О Боже, дай мне силу, — шептала Рилла. — Только силу… и мужество. — Затем она, словно ребенок, молитвенно сложила руки и сказала, так же просто, как мог бы сказать Джимс: — Пожалуйста, пошли нам завтра новости получше.
Она долго стояла на коленях, а когда пошла назад в Инглсайд, была спокойна и решительна. Доктор уже был дома, усталый, но торжествующий: маленький Дуглас Хейг Марвуд благополучно высадился на берегах времен. Гертруда все еще беспокойно расхаживала по комнате, но миссис Блайт и Сюзан немного оправились от шока, и Сюзан уже планировала новую линию обороны для северных французских портов.
— Я слышал, когда был у Марвудов, что фронт прорван, — сказал доктор, — но эта история насчет того, будто немцы обстреливают Париж, кажется мне неправдоподобной. Даже если им удалось прорваться через наши окопы, они не ближе, чем в пятидесяти милях от Парижа, да и как могли бы они в такой короткий срок подвезти свою артиллерию настолько близко, чтобы снаряды долетали до города? Уверяю вас, девочки, по меньшей мере эта часть сообщения не может соответствовать действительности.
Такая точка зрения позволила им немного ободриться и помогла продержаться до вечера. А в девять часов наконец удалось дозвониться в город, и то, что удалось узнать, помогло продержаться до утра.
— Линия фронта прорвана только в одном месте, возле Сен-Квентина [114] , — сказал доктор, повесив телефонную трубку, — и британские войска отступают в боевом порядке. Это не так уж плохо. А что касается снарядов, которые падают на Париж, они долетают с расстояния семидесяти миль… Стреляют какие-то удивительные дальнобойные орудия, которые немцы недавно изобрели и пустили в ход в начале этой операции. Вот и все, что известно на сегодня, и доктор Холланд говорит, это надежные сведения.
— Вчера это известие привело бы нас в ужас, — сказала Гертруда, — но по сравнению с тем, что мы слышали сегодня утром, кажется, что это почти хорошие новости. Но все же, — добавила она, пытаясь улыбнуться, — боюсь, я плохо буду спать в эту ночь.
— Во всяком случае, одному мы можем радоваться, мисс Оливер, дорогая, — сказала Сюзан. — Тому, что кузина София не заходила к нам сегодня. Ее — в довершение всех неприятностей — я просто не вынесла бы.
«Потрепаны, но не разбиты», — гласил заголовок в газете, вышедшей в понедельник, и Сюзан твердила про себя эту фразу, пока занималась своей обычной работой. Прорыв под Сен-Квентином удалось вовремя ликвидировать, но линия обороны союзников неумолимо отодвигалась назад с территорий, завоеванных в 1917 году ценой полумиллиона жизней. В среду заголовок заверил: «Британцы и французы сдерживают немецкие атаки», но отступление продолжалось. Отступают… отступают… и отступают! Где же конец? Неужели фронт снова будет прорван… на этот раз с катастрофическими последствиями?
В субботу заголовок сообщил: «Даже Берлин признает, что германское наступление остановлено», и в первый раз на той ужасной неделе обитатели Инглсайда осмелились перевести дух.
— Ну, одна неделя позади… начинаем новую, — решительно сказала Сюзан.
— Я чувствую себя, как заключенный на дыбе, когда ее перестали поворачивать, — сказала мисс Оливер Рилле, когда в пасхальное воскресенье они отправились в церковь. — Но с дыбы меня не сняли. Пытка может снова начаться в любую минуту.
— В прошлое воскресенье я сомневалась в том, что Бог с нами, — сказала Рилла, — но сегодня не сомневаюсь. Зло не может одержать победу. Дух на нашей стороне, и он сильнее плоти.
И все же ее вера еще не раз подверглась суровому испытанию в ту мрачную весну. Армагеддон не стал, как они прежде надеялись, делом нескольких дней. Он растянулся на недели и месяцы. Снова и снова Гинденбург наносил неожиданные, беспощадные удары, добиваясь пугающего, хоть и не решающего, успеха. Снова и снова военные обозреватели объявляли ситуацию крайне опасной. Снова и снова кузина София соглашалась с ними.
— Если войска Антанты отступят еще на три мили, война проиграна, — причитала она.
— А что, без этих трех миль британскому флоту негде будет развернуться? — насмешливо спросила Сюзан.
— По моему мнению, немцы довольно скоро будут в Париже, и более того, Сюзан Бейкер, они будут в Канаде.
— Но не в нашей провинции. Гунны никогда не вступят на остров Принца Эдуарда, пока я могу держать в руках вилы, — заявила Сюзан; выглядела она при этом — да и чувствовала себя — так, словно в самом деле была вполне способна без посторонней помощи истребить целую германскую армию. — Нет, София Крофорд, скажу тебе прямо, мне до смерти надоели твои мрачные предсказания. Я не отрицаю, что ошибки были. Немцы никогда не взяли бы снова Пашендаль, если бы там так и оставались захватившие его в прошлом году канадцы; и было глупо доверять тем португальцам на реке Лис [115] . Но это не причина для того, чтобы объявлять войну проигранной. Я не хочу ссориться с тобой, тем более в такое время, но наш боевой дух должен оставаться на высоте, и я намерена высказаться прямо и предупредить тебя, что если ты не можешь перестать пророчить несчастья, то тебе лучше оставаться дома и к нам не ходить.
Кузина София в глубоком возмущении отправилась домой переживать это публичное оскорбление и в следующие несколько недель не появлялась в кухне Сюзан, что, возможно, было к лучшему, так как эти недели оказались трудными: немцы продолжали атаковать то тут, то там, и казалось, что с каждым новым ударом под их контроль переходит очередной жизненно важный пункт линии обороны британцев. В один из дней в начале мая, когда солнце и ветер резвились в Долине Радуг, а кленовая роща стояла в золотисто-зеленом наряде, и гавань, вся голубая, была покрыта рябью и белыми барашками волн, пришли известия о Джеме.
Во время немецкой вылазки на канадском участке фронта — небольшой вылазки, настолько незначительной, что о ней даже не упоминалось в сводках военных действий, — лейтенант Джеймс Блайт, как сообщалось, был «ранен и пропал без вести».