Book.

— Привет! — сказала Лида. — Погодка — жуть, правда? Хороший хозяин собаку из дому не выгонит, правда?

— Тогда почему ты не дома? — спросила Фейт.

— Папаша велел мне снести вам селедочки, — отвечала Лида.

Она дрожала, кашляла и вытягивала перед собой свои босые ноги. Она не думала о себе или о своих ступнях и не напрашивалась на сочувствие. Ноги она выставляла вперед инстинктивно, просто чтобы не ставить их в прошлогоднюю мокрую траву, окружавшую со всех сторон могилу. Но Фейт и Уну мгновенно захлестнула волна жалости к ней. Она выглядела такой озябшей… такой несчастной.

— Ох, почему ты босая в такой холодный вечер? — воскликнула Фейт. — У тебя ноги, должно быть, совсем окоченели.

— Почти, — сказала Лида гордо. — Говорю вам, это жуть была, когда я топала по прибрежной дороге.

— Почему же ты не надела туфли и чулки? — спросила Уна.

— Нету у меня ничего. Все, что было, к концу зимы развалилось и разъехалось, — сказала Лида равнодушно.

На миг Фейт уставилась на нее в ужасе. Какой кошмар! Перед ней сидела маленькая девочка, почти соседка, совсем замерзшая оттого, что у нее не было ни туфель, ни чулок, которые она могла бы надеть в такую холодную весеннюю погоду. Порывистая Фейт думала лишь о том, как это страшно. В один миг она стянула с себя собственные туфли и чулки.

— Вот, возьми и сейчас же надень, — сказала она, сунув то и другое в руки изумленной Лиде. — Быстро. Ты насмерть простудишься. У меня есть другие. Надевай прямо сейчас.

Лида, опомнившись, схватила предложенный подарок, и ее тусклые глазки блеснули радостью. Разумеется, она наденет! И очень быстро, не ожидая, пока появится кто-нибудь, имеющий право отобрать их у нее! В один миг она натянула чулки Фейт на свои тощие ноги и сунула опухшие маленькие ступни в ее туфли.

— Спасибо, — сказала она, — но твои родные-то не рассердятся?

— Нет… да если и рассердятся, мне все равно! — заявила Фейт. — Ты думаешь, я могла бы спокойно смотреть, как человек замерзает до смерти, и не помогла бы, имея такую возможность? Это было бы неправильно, тем более что мой отец — священник.

— Ты хочешь, чтобы я потом их вернула? У нас в гавани ужасно холодно… и еще долго будет холодно после того, как здесь на холмах уже потеплеет, — сказала хитрая Лида.

— Нет, ты, разумеется, оставишь их себе. Я не собиралась просить тебя вернуть их. У меня есть еще одна пара туфель и полно чулок.

Первоначальным намерением Лиды было задержаться и поболтать с девочками на самые разные темы. Но теперь она подумала, что ей лучше поскорее улизнуть, прежде чем придет кто-нибудь и заставит ее вернуть добычу. Так что она зашаркала прочь и исчезла в холодном вечернем сумраке так же тихо и незаметно, как пришла. Как только дом священника остался за поворотом, Лида села, сняла туфли и чулки и положила их в корзинку из-под сельди. Она не собиралась идти в них по грязной прибрежной дороге. Их предстояло приберечь для особых, торжественных случаев. Ни у одной из девочек в гавани не было таких отличных черных кашемировых чулок и таких изящных, почти новых туфель. Лида собиралась щегольнуть в них предстоящим летом. Она не испытывала никаких угрызений совести. В ее глазах семья священника была сказочно богатой. Без сомнения, у этих девочек полно туфель и чулок. Затем Лида побежала в Глен, где на улице перед магазином мистера Флэгга играли мальчишки. Она целый час возилась в грязной луже с самыми безрассудными из них, пока проходившая мимо миссис Эллиот не велела ей отправляться домой.

— Я думаю, Фейт, что тебе не следовало этого делать, — сказала Уна с легким упреком, когда Лида ушла. — Тебе теперь придется каждый день носить твои лучшие ботинки, и они скоро сносятся.

— Мне все равно! — воскликнула Фейт, которую все еще грела приятная мысль, что она сделала добро ближнему. — Это несправедливо, что у меня две пары туфель, а у бедной маленькой Лиды Марш — ни одной. Теперь у нас обеих по паре. Ты же слышала, Уна, как папа сказал в своей проповеди в прошлое воскресенье, что настоящее счастье не в том, чтобы приобретать или иметь, а только в том, чтобы давать. И это правда! Такой счастливой, как сейчас, я еще никогда не была. Только подумай о Лиде, которая идет домой в эту минуту, и ее бедным маленьким ножкам тепло и удобно.

— Но ты же знаешь, что у тебя нет другой пары черных шерстяных чулок, — сказала Уна. — Твоя вторая пара вся в дырках. Тетушка Марта сказала, что не может их больше штопать и собирается отрезать верхние части, чтобы протирать ими печку. А больше у тебя ничего нет, кроме двух пар полосатых чулок, которые ты терпеть не можешь.

Все оживление и духовный подъем Фейт мгновенно исчезли. Ее радость лопнула, как воздушный шарик. Несколько ужасных минут она сидела в молчании, осознавая последствия своего безрассудного поступка.

— Ох, Уна, я об этом не подумала, — пробормотала она печально. — Я вообще ни о чем не подумала заранее.

Полосатые, красно-синие, чулки в резиночку были толстыми, грубыми и колючими. Их в минувшую зиму связала для Фейт тетушка Марта. Они были, вне всякого сомнения, ужасны. Фейт испытывала к ним отвращение, какого никогда еще не испытывала ни к какой одежде. Надеть их она, конечно, не могла. Они лежали, все еще ни разу не надетые, в ящике ее комода.

— Теперь тебе придется носить полосатые чулки, — сказала Уна. Только подумай, как мальчишки в школе будут смеяться над тобой. Ты ведь помнишь, как они смеялись над Мейми Уоррен из-за ее полосатых чулок и обзывали ее «вывеской парикмахера», а твои чулки еще хуже.

— Я их не надену, — уверенно сказала Фейт. — Уж лучше пойду с голыми ногами, хоть и холодно.

— Ты не сможешь пойти завтра в церковь с голыми ногами. Подумай, что скажут люди.

— Тогда я останусь дома.

— Ничего не выйдет. Ты отлично знаешь, что тетушка Марта заставит тебя пойти.

Фейт это знала. Единственное, на чем всегда настаивала тетушка Марта, обычно не дававшая себе труда на чем-либо настаивать, — в любую погоду все они должны пойти в церковь. Как они при этом были одеты и были ли одеты вообще, ничуть ее не заботило. Но они были обязаны пойти. Именно так воспитывали тетушку Марту семьдесят лет назад, и так она была намерена воспитывать их.

— А ты, Уна, не могла бы одолжить мне какие-нибудь из твоих чулок? — жалобно спросила несчастная Фейт.

Уна отрицательно покачала головой.

— Нет, ты сама знаешь, у меня только одна черная пара. И они такие тесные, что я сама их с трудом натягиваю. Они на твои ноги не налезут. И мои серые тоже. К тому же у них все коленки штопаны-перештопаны.

— Я не надену полосатые чулки, — сказала Фейт упрямо. — Они на ощупь еще хуже, чем на вид. Ужасно кусачие, и ноги в них как бочки.