Book.

— Вы выставили себя трусами, — сурово и с презрением заявил Джерри, — и даже не пытались преодолеть страх. Вот почему вы должны быть наказаны. Все теперь будут смеяться над вами, а это позор для семьи.

— Если бы ты знал, как все это было ужасно, — сказала Фейт, содрогнувшись при воспоминании, — то не сомневался бы, что мы уже и так достаточно наказаны. Я ни за что на свете не согласилась бы пережить такое еще раз.

— Я думаю, ты сам бросился бы наутек, если бы был с нами, — пробормотал Карл.

— От старухи в простыне! — насмешливо отозвался Джерри. — Хо-хо-хо!

— Она совсем не походила на старуху, — возразила Фейт. — Это было что-то огромное, белое, и оно ползло в траве точно так, как Мэри Ванс описывала Генри Уоррена. Хорошо тебе смеяться, Джерри Мередит, но думаю, тебе было бы не до смеха, если бы ты это видел. Ну, так как же нас надо наказать? Я считаю, что наказывать нас несправедливо, но что ж… скажите, в чем будет заключаться наше наказание, судья Мередит!

— На мой взгляд, — сказал Джерри, слегка нахмурившись, — Карл виноват больше всех. Он, насколько я понимаю, первым бросился бежать. К тому же он мальчик, а потому должен был держаться мужественно, чтобы защитить вас, девочек, в случае любой опасности. Ты сам знаешь это, Карл, ведь правда?

— Думаю, что так, — пристыженно пробормотал Карл.

— Очень хорошо. Тогда вот наказание для тебя. Сегодня ты просидишь в одиночестве до полуночи на могиле мистера Хезекаи Поллока.

Карл чуть заметно вздрогнул. Кладбище располагалось не так уж далеко от старого сада Бейли. Испытание, несомненно, предстояло тяжелое, но Карлу очень хотелось загладить свой позор и доказать, что он все же не трус.

— Хорошо, — сказал он решительно. — Но как я узнаю, что уже полночь?

— Окна кабинета открыты, ты услышишь бой часов. И помни, ты не двинешься с кладбища, пока не пробьет последний удар. Что же до вас, девочки, то вы целую неделю не будете есть за ужином варенье.

Фейт и Уна взглянули на него с некоторым недоумением. Им казалось, что даже испытание, предстоящее Карлу, — сравнительно непродолжительное, хоть и суровое — было гораздо более легким наказанием, чем их мучения, растянутые на целую неделю. Целую неделю есть непропеченный хлеб тетушки Марты без спасительного варенья! Но никакого уклонения даже от самого неприятного наказания в клубе не допускалось. Девочки смирились со своим уделом, постаравшись, насколько могли, отнестись к нему философски.

В тот вечер все они отправились спать в девять — все, кроме Карла, который уже начал свое бдение на надгробном камне. Уна тихонько прокралась к брату, чтобы пожелать ему доброй ночи. Ее нежное сердце ныло от сострадания.

— Ах, Карл, тебе очень страшно? — прошептала она.

— Ни капельки, — беспечно отвечал Карл.

— Я и глаз не сомкну до полуночи, — сказала Уна. — Если ты только почувствуешь себя одиноко, просто посмотри вверх, на наше окно, и вспомни, что я там — не сплю и думаю о тебе. Как-никак, а все-таки компания, правда?

— Все у меня будет в порядке. Не беспокойся обо мне, — сказал Карл.

Но несмотря на это мужественное заявление, Карлу стало довольно одиноко, как только огни в доме священника погасли. Он надеялся, что отец, как это часто случалось, задержится в кабинете. Тогда Карл не чувствовал бы себя всеми покинутым. Но в тот вечер мистера Мередита вызвали в рыбацкую деревню к умирающему. Так что ему, по всей вероятности, предстояло вернуться лишь после полуночи. Карл должен был покориться судьбе и провести время в полном одиночестве.

Из Глена по дороге мимо кладбища прошел какой-то человек с фонарем, и таинственные тени неистово заметались по кладбищу, словно танцующие демоны или ведьмы. Затем они исчезли, и все снова погрузилось в темноту. Один за другим в домах Глена погасли все огни. Ночь была очень темной, с облачным небом и сильным восточным ветром, пронзительным и холодным, несмотря на то что на дворе стоял июль. Далеко на горизонте можно было видеть туманное свечение — там еще горели огни Шарлоттауна. В старых елях плакал и вздыхал ветер. Чуть поодаль белел во мраке высокий монумент на могиле Алека Дейвиса. А рядом с ним похожая на призрак плакучая ива взмахивала своими длинными ветвями, словно руками. Время от времени от этого колыхания ветвей начинало казаться, что монумент тоже движется.

Карл свернулся на могиле калачиком, поджав под себя ноги. Было не особенно приятно держать их свешенными с надгробия: что если… что если костлявые руки протянутся из могилы мистера Поллока и схватят за щиколотки?.. Такое «веселенькое» предположение сделала однажды Мэри Ванс, когда все они здесь сидели. Теперь оно пришло на память Карлу и не давало ему покоя. Он не верил ни во что такое; он на самом-то деле не верил и в призрак Генри Уоррена. Что же до мистера Поллока, то старик умер шестьдесят лет назад, так что для него вряд ли имело какое-то значение, кто сидит теперь на его надгробии. Но есть что-то очень странное и пугающее в том, что вы должны бодрствовать, когда весь остальной мир спит. Тогда вы остаетесь совсем один и не можете противопоставить могучим силам тьмы ничего, кроме своей собственной, такой маленькой, незначительной личности. Карлу было лишь десять, а вокруг одни мертвецы… и ему очень хотелось, о, как ему хотелось, чтобы часы поскорее пробили двенадцать! Неужели никогда не пробьют? Наверняка тетушка Марта забыла их завести.

И в эту минуту они пробили одиннадцать… только одиннадцать! Он должен провести еще целый час в этом мрачном месте. Если бы только на небе было хоть несколько дружелюбных звезд! Темнота была такой непроницаемой, что казалось, будто она прижимается к его лицу. Странные звуки, похожие на звуки осторожных шагов, раздавались тут и там, в разных уголках кладбища. Карл дрожал — и от леденящего душу страха, и от настоящего холода.

Потом пошел дождь — холодная, пронизывающая морось. Тонкая хлопчатая курточка и рубашка Карла скоро промокли насквозь. Он чувствовал, что продрог до костей. Физические страдания заставили его совсем забыть о страхе. Но он должен оставаться здесь до полуночи… он наказывает сам себя, и вынести наказание — дело чести. Правда, Джерри ничего не говорил о дожде… но это не имело значения. Когда часы в кабинете наконец пробили двенадцать, промокшая насквозь, окоченевшая маленькая фигурка соскользнула с надгробия мистера Поллока и направилась к дому, а затем наверх, в постель. От холода у Карла стучали зубы. Ему казалось, что он никогда не согреется.

Но на следующее утро ему было жарко, очень жарко. Джерри бросил лишь один испуганный взгляд на пылающее лицо брата и бросился за отцом. Мистер Мередит торопливо пришел в спальню мальчиков; его собственное лицо было бледным после долгого ночного бдения у постели умирающего. Домой он вернулся лишь под утро. Он с тревогой склонился над маленьким сыном.

— Карл, ты заболел? — спросил он.