И я побежала тогда следом за этой девочкой и за ее компанией. Кто-то рассмеялся, кто-то приобнял ее за плечи. И они все пошли в пиццерию, перекусить после кино. Кто-то, видимо, предложил, мол, пошли перекусим, до конца света еще есть время. Я вернулась к кинотеатру посмотреть афишу фильма, с которого они шли. Так и есть. «Апокалипсис».
* * *
Который час?
учительница наша математики, предмета для меня так и не раскрытого, тайного, как пирамиды египетские.
Говорила Мария Емельяновна:
— Мысли твои, Гончарова, — очень тепло и по-матерински журила меня она, — мысли твои скачут как блохи. То там куснут, то тут…
А потом в наш класс пришел учитель математики Владимир Иванович, обожаемый, благородный, веселый Владимир Иванович, и мы с ним просто сторговались, что он меня предупреждает перед уроком, когда вызовет к доске и что будет спрашивать, а я… А я не буду играть на фортепиано после десяти вечера. Владимир Иванович был нашим соседом и ужасно страдал, когда я играла вечером, а часто бывало, что еще и пела.
И только позавчера смотрела с мамой серию нового британского сериала «Шерлока Холмса», и там прекрасная, ужасно порочная, невероятно умная женщина говорит Шерлоку:
— Вот если бы сегодня был последний вечер перед концом света, вы бы поужинали со мной?
И я, конечно, сразу примерила на себя — с кем бы я поужинала. Ужас. Мне пришлось бы поужинать тыщу или больше раз, сожрать тонну еды, а то и больше, выпить сотни галлонов чаю или кофе и счастливо лопнуть на глазах обожаемых мной людей.
А редактор мой, красивая влюбленная женщина, говорит:
— Что это такое, Гончарова, вы столько книг уже написали, и ни в одной нет про любовь, ну как же так?! Ведь читатель, он ведь что: первое — спрашивает, есть ли тут выстрелы и убийства, и второе — спрашивает, а есть ли тут про любовь.
Да, надо подумать о любви. О любви я совсем ни разу не думала за эту ночь.
Да. О любви. Ну что сказать. Замуж я вышла с ходу, своего мужа знала с детского сада, постепенно привыкала к мысли, что он поселится рядом и станет выносить мусор, вбивать гвозди, а также станет отцом моих детей и дедушкой моих внуков. И поэтому сейчас, даже когда я сильно на него сержусь, я все равно понимаю, что это свое, это наше, родное, и, как говорила бабушка моя, что воспитала, то и ешь. Но меня всегда волновал вопрос, как же люди мгновенно знакомятся и в короткий срок становятся родными. Какая искра пробегает между ними? Что с ними происходит? И как так случается, что вдруг какая-то девушка или какой-то парень становятся главными, самыми главными в твоей жизни.
Однажды наш университетский СТЭМ решил снимать кино. С какого перепугу пришла такая странная идея, даже нормальной аппаратуры не было, осветительных приборов, костюмов не было, сценария толкового не было. Была идея, было желание и настроение. Был только Миша, смешной, обаятельный Миша, а у него была любительская кинокамера.
На нашем факультете иностранных языков и на филологическом тоже повесили объявление. Тогда это не называлось «кастинг», хотя это был настоящий кастинг — объявлялся конкурс-отбор на роль Джульетты для того самого кинофильма. К слову, роль Ромео безоговорочно забрал себе секретарь нашего университетского комитета комсомола Женя. Фамилии не помню — пусть будет просто Женя. Хороший мальчик, ответственный, дисциплинированный, отличник.
Стояли ли толпы девушек у Мраморного зала нашего университета — не знаю, потому что я прочла объявление, пожала плечами и уехала в Батуми на студенческую конференцию. Но зато когда я приехала, то на вокзале меня встречала странная компания: тот самый оператор Миша, стеснительный, деликатный и милый, с прекрасной фамилией Човнык, что означает по-украински «лодочка». Тут же, в толпе встречающих, тянул шею отличник по учебе, посещаемости и поведению, невысокий крепенький комсомолец Женя — Ромео, с поразительным тонким, как лезвие, носом-клювиком, прямо как у маленькой птички колибри, с маленькими же острыми умными глазками и взбитым птичьим хохолком надо лбом. Ну и большая группа режиссеров-постановщиков, примкнувших, сочувствующих и просто уверенных в том, что знают, как надо снимать кино. Меня встретили и тут же объявили, что я прошла конкурс.
— Ты прошла конкурс, — сообщил мне Лева Садовник.
— Но я не проходила… — Я поняла, что здесь какая-то ошибка.
— …и будешь играть Джульетту в нашем кино, — не услышал меня Лева.
— Да? А как кино называется? — Меня часто пробивает на глупые вопросы от неловкости и застенчивости.
Режиссерам-постановщикам хватило ума назвать фильм «Шекспир и мы».
На следующее утро мы уже снимали сцену у ворот — в нашем университете роскошные кованые, еще австрийские ворота, они очень подходили к сцене встречи Ромео и Джульетты. Костюмы для нас с Женей одолжили в театре, весь СТЭМ и прибившиеся были задействованы в оцеплении. А еще через день меня возненавидели все студентки, аспирантки и молодые преподавательницы факультетов иностранных языков, русской, украинской и молдавской филологии.
Сценарий был незамысловатый. Разговаривая по телефону, поссорились два декана — декан факультета физики и декан факультета иностранных языков. Тут надо знать реалии нашего университета. Факультет иностранных языков регулярно поставлял невест для студентов и аспирантов физиков. И тут началась вражда факультетов. Практически Гриффиндор и Слизерин из «Гарри Поттера». То есть Монтекки и Капулетти. И в этот же вечер студентов-физиков не пустили на вечер иняза. Так было по сценарию. Девушки танцевали там шерочка-с-машерочкой, а пианист, единственный мальчик на факультете, был привязан к стулу веревками и играл с чувством, но поскольку под давлением, то плохо. Девушки плясали невесело, без надежд на будущее. Ну и как полагается, группа физиков как-то через подвал все-таки просочилась на вечер, и там, конечно, птичка-Ромео-Женя увидел, наконец, Джульетту. Ну и все остальное как у Вильяма нашего Шекспира, правда, без убийств родственников и с другим финалом — факультеты помирились в очереди за стиральным порошком. Нам в общежитие иногда его завозили. В общем, ерунда полная и бездарная. Но съемки проводились солидно. Актеров, исполняющих главные роли, по приказу проректора по учебе освободили от занятий без отработок. Каждое утро мы собирались в комитете комсомола и шли снимать кино. Левочка Садовник, который лучше других знал, как снимать, поскольку умел складывать из пальцев экран и знал слова «Питер Брук» и «Феллини», в мегафон вопил: «Начали» и «Стоп!». Бегала хлопотливая бойкая девочка и шваркала перед моим лицом хлопушкой, а Володя Деревориз и Юра Саутин важно требовали еще один дубль. Миша Човнык печально пересчитывал метры дефицитной пленки Шосткинского химкомбината «Свема».
Недавно посмотрела отрывки из этого кино с дочкой. Линочка всплескивала ручками и вздыхала: мамочка, какая ты была красавица. И что, спрашивала Линочка, никто-никто не был в тебя влюблен? И я пожимала плечами и отвечала, что, по-моему, никто. Совсем никто. В самой группе кипели страсти. Ромео был влюблен в девочку Люду, Володя Деревориз, который играл декана физфака, — в свою прекрасную, тогда будущую жену, забыла имя, Боря Мартынюк, восхитительный музыкант, — в танцовщицу народных гуцульских танцев Верочку, там же были влюбленные друг в друга Инна и Игорь. Инна рисовала титры мелом на обычной черной учебной доске или на той самой злополучной хлопушке, а Игорь просто следовал за Инной тенью и открывал перед ней двери, бегал ей (а заодно и всем остальным) за мороженым и пирожками. К этой паре относились с большой симпатией и бережно. Они поженились очень быстро, а недавно, как сказал кто-то из знакомых, развелись. Это развитие, а потом и увядание их отношений так и осталось для меня загадкой. Ну и каждый, кто принимал участие в фильме, зараженный самой идеей «Моя любовь без дна, а доброта — как ширь морская. Чем я больше трачу, тем становлюсь безбрежней и богаче», искал и находил, конечно, того, чье сиянье затмевало факелы и так далее. Словом, от этого кино во все стороны, как запах ванили из булочной, — распространялись феромоны, или как там их называют, эти зовущие запахи юности, весны и любви. Только я одна ходила как тупое чучело примороженное и думала лишь о том, где купить «Мыслящий тростник» Кюртиса и как сдать зачет по логике преподавателю Товтулу, который откровенно ненавидел девушек, особенно студенток факультета иностранных языков, и уверенно полагал, что логика — это предмет для нас темный и неподъемный. Ну и еще я гадала, как скоро наступит моя очередь читать «Воспламеняющую взглядом» Стивена Кинга. Но иногда вдруг я замечала, что нахожусь посреди большой компании людей, которые разделены по парам. Я у них спрашивала, а вы когда познакомились, и оказывалось, что, допустим, Верочка и Боря Мартынюк познакомились только что, а ходят вдвоем так, словно знают друг друга вечность и друг без друга уже не представляют жизни. И так все другие ребята. И когда была премьера фильма в том самом Мраморном зале, самом красивом зале нашего университета, я… не пошла. Как раз пришла моя очередь читать «Воспламеняющую взглядом». А поскольку фильм я до премьеры уже посмотрела, и не раз, то делать там, на вечере, мне было нечего. Нет, ну на самом деле — все ходили бы и заглядывали в лицо. Или шептались бы. Или тихо ненавидели. Главное, все ходили бы парами. А я — как в песне — была бы одна. А так — я провела прекрасный вечер. И не пожалела.