— Маня, ну ты что?! Ты же меня знаешь. Я же целеустремленный, как я не знаю, я же сильно упорный! Я в Союзе был лучший скорняк, лучший по профессии. По версии нашей районной газеты «Ленинским шляхом». А в Израиле стану лучший по национальности! Я добьюсь! — и добавил: — Я же очень смышленый и изобретательный!
— Ты, Ваня, будешь лучший по кретинизму, Ваня. В Израиле у нас никого нет! А в Австралии у меня родная сестра Соня, родной Сонин муж и родная Сонина свекровь Белла Семеновна! И они мне уже купили автомат! По скидке — автомат!
У Мани это был главный аргумент — то, что из писем сестры она поняла, что в Австралии, когда делаешь стирку, нет, вот так — Стирку, — не надо брать отгулы, замачивать, выжимать, кипятить, выжимать, полоскать, выжимать, крахмалить, выжимать и потом три дня лежать, два дня стонать и еще день — гладить, а нужно запихнуть белье в дверку, нажать кнопку и обязательно! обязательно! уйти гулять и купить себе что-нибудь легкомысленное или сладкое. (Тогда стиральные автоматы у нас были в диковинку, это было давно.) Поэтому Маня готова была слыть кем угодно в Австралии — даже негром преклонных годов, — но только не стирать, нет, не так, а вот так — не Стирать, как дома.
Но сначала они поехали в разведку.
И вы еще спрашиваете куда? Конечно, в Австралию… Спрашивают они…
* * *
Ах, да… Вот еще… Поздним вечером перед выездом Ваня забежал к своей соседке, учительнице английского языка, и та написала на билетном конверте по-английски: «Эти люди не говорят по-английски». И еще приписала: «И не понимают тоже».
И впоследствии этот конверт Ваню и Маню очень выручал.
* * *
До Малайзии, где Казаки пересаживались в другой самолет, долетели почти без приключений. Ну препирались немного. Ваня все доказывал, что они все неправильно делают, не в ту сторону летят и что у него в организме есть потомственный ген, который отвечает за правильные решения. Этот ген сейчас ноет. А Маня в ответ твердила, что Ванины гены, пропитанные спиртными напитками, уже давно ни за что не отвечают. И что теперь она, Маня, — его единственный ответственный ген. А Ваня сказал, что он пьет не для удовольствия, а снимает напряжение и фобии. А Маня сказала: «Чего-чего?!» И еще сказала: «Хых…» И потом вздохнула: «Уф-ф-ф-ф-ф…» И этим выразила все свое отношение к Ваниным правильным решениям и фобиям. Но о фобиях чуть позже.
Из самолета сначала шел длинный рукав, а из конца рукава в аэропорт шла красивая бегущая дорожка, зовущая в прекрасное далеко. Из далека сияли огни, шел еле уловимый аромат дорогих духов и щедрый запах хорошего кофе. Пассажиры получали багаж, и кто-то ждал, кто-то куда-то шел, а кто-то становился на эту дорожку, чтобы ехать в прекрасную манящую даль. У выхода из самолета стоял круглолицый и ярко-желтый, как тыква, человек в униформе и что-то вежливо объяснял пассажирам. Ваня испугался. Нет, не Тыквы и не бегущей дорожки, он испугался, что надо будет заплатить.
Так вот, о фобиях. Кто-то боится пауков, кто-то высоты, кто-то замкнутого пространства. А у Вани была редкая фобия — он боялся платить деньги. Если вдруг надо было платить, Ване становилось плохо, как он сам объяснял свое загадочное состояние — не по себе. И он любыми путями выкручивался, чтобы не заплатить. Например, на парковках автомобилей, при входе на рынок, в парк или еще куда-нибудь. Он предпочитал везде, где надо платить, — не платить. А если настойчиво заставляют платить, все равно не платить. Кто-то назовет это жадностью. А Ваня обычно объяснял, что это у него такая фобия и бороться с этим он не может. Фобия редкая, да. Но он и сам редкий человек. По красоте там, по профессии, ну и другие плюсы, вы уже знаете…
— О! — как удостоверение высшей касты Ваня ткнул Тыкве под нос билетный конверт «Эти люди не говорят…» и спросил:
— Э?
— А? — нахмурил брови Тыква, рассматривая билеты и читая конверт: — А-а-а-а… — он успокоился и указал рукой сначала на багаж: О! — потом махнул в другую сторону и отрицательно покачал головой: — Ы-ы! — указал на дорожку, — Ы! — потом на Ваню и Маню: — А! — потом опять на дорожку: — О!
— А-а-а-а! Ага! — поблагодарил Ваня
— Э! — дружелюбно помахал вслед Казакам Тыква.
— Э-э-э, — испугался Ваня, — Манька, по-видимому, придется платить. Че-то мне не по себе… Пошли пешком.
И Казаки потащились с неподъемными вещами параллельно веселым немцам и еще каким-то людям, которые ехали себе на дорожке налегке и в ус не дули.
Путь оказался долог. У Казаков разболелись руки, спины и все остальное, что может болеть, когда тащишь тяжелые чемоданы.
— А давай, — от усталости проявил смекалку Казак, — давай чемоданы на дорожку кинем и рядом пойдем. Давай? А если что, мы багаж в руки и «за что платить? мы сами несем, вот смотрите!». Давай?
Ваня боком как бы случайно ногой передвинул чемоданы поближе к дорожке, потом по одному закинул их на плывущую вдаль ленту, и вещи поехали. Какое-то время Ваня и Маня трусили параллельно своим вещам, мгновенно подхватывая чемоданы и делая вид, что они легко прогуливаются тут с чемоданами наперевес, когда по встречной бегущей дорожке ехал человек в униформе. Дорожка, как оказалось, бежала довольно стремительно. Казаки стали от своих чемоданов отставать.
— Я устала, — заупрямилась Маня и запрыгнула на бегущую дорожку к вещам. Ваня еще какое-то время бежал рядом, но навстречу стали попадаться столбики и барьеры, через которые неспортивному Казаку пришлось сигать, как коню на соревнованиях. Дорожка с Маней и вещами стала его перегонять и оторвалась далеко вперед.
— Ма-а-аня!!! — как в поле заорал Ваня уезжающей в далеко Мане, помахивая билетным конвертом «эти люди не…». — Если заставят платить на выходе, не плати-и-и-и… Я догоню, разбере-о-о-мся-а-а-а, — последнее, что услышала Маня, уезжая от Вани с вещами.
Когда Ваня наконец добежал — а там дорожка два километра, это на всякий случай, кто собирается пробежаться, — он спросил взволнованно:
— Ну чево, Манька, денег просили?
— Нет, — ответила Маня, — это тут бесплатно.
И Ваня, конечно, немного огорчился и пообещал себе, что уж на обратном пути он с комфортом поедет назад с вещами, и не просто, а даже усядется на дорожку, нет, он даже приляжет рядом с чемоданами.
После бега с препятствиями, как только Иван попал в самолет на Мельбурн, после нескольких порций вина, которое было включено в стоимость билета, у Вани, как водится, ослабилась фобия, и он заказал себе виски, за которое уже легко заплатил.
А потом Маня никак не могла выйти из туалета. Там на двери с одной стороны было написано «Push», а с другой стороны — «Pull». Убейте, сейчас Маня и не вспомнит, с какой стороны какое слово было написано. Да и зачем — она все равно не понимала, что значит это самое «пуш» и «пулл». И она просидела там, тихонько скребясь, сорок минут, пока ее не освободили стюардессы и хмурый секьюрити в униформе. А Мане надо ведь было выйти, чтоб идти на свое место контролировать бесстрашного спринтера Ваню, освободившегося от своих фобий.