Ужас просто! Мы к этому хмыканью никак привыкнуть не могли. Услышим вдруг над миской с едой это «хмык» — и я бегу бегом посмотреть. А он понюхает, и если рыба несвежая — есть не станет, хмыкнет опять же и отойдет лениво, с мордой насупленной. Просто не знали что и думать. И как ему угодить. А собаки раздражались на его хмыканье — не передать! Рявкали на кота, подвывали, нам жалуясь, скулили, а кот на них свысока: хмык! И собаки — а-а-а-ах! Во-о-от! Опя-а-ать хмыкает! Хмыкает!!!

Хмыкал Гамлет и в ванной. Учитывая его уникальные способности, мы каждый день набирали ему полную ванну воды. Он плавал и хмыкал. Плавал с неохотой: разгуляться ему в ванне было негде, рыба в ванне тоже не водилась, да еще нервничал из-за того, что корзина с матрасиком оказывалась вне поля его зрения. Он мог что-то заподозрить, и тогда мокрый сигал из ванны, несся на кухню с ворчливой бранью, чтобы удостовериться в целости своего добра, нажитого нечестным путем.

Так мы и сосуществовали. Гамлет жил сам по себе, никогда не участвовал в наших общих играх, трапезах и прогулках, и у него были какие-то свои виды на будущее. Дети даже предлагали его к родителям моим переселить, подальше от собак и всяческих соблазнов. К тому же у родителей на своих местах все лежит, и воровать коту будет сложно. Но пока мы вели переговоры о передаче кота на новое место жительства, выпал снег. И кот вдруг исчез. Никто его не выпускал, да и он особо не рвался из дому, а тут вдруг пропал.

Мы запаниковали. Опросили всех домашних, соседей во дворе. Никто кота не видел. Вместе с Гамлетом, как оказалось, исчезло все добро из-под его матрасика. И еще — самое фантастическое! — с пропажей кота обнаружилось, что из дома пропали большой пакет витаминизированного корма для собак, папирус с изображением египетской священной черной кошки, старинная фарфоровая чашка нашего дедушки с пальмами и надписью «Дорогому Борису от Риммы Фаенгольд, а также и мои родители», замороженная курица, книга Сабанеева «Жизнь и ловля пресноводных рыб» и звук у телевизора.

На следующее утро мы поехали на озеро. Долго искать не пришлось. На свежем снегу отпечатались следы кошачьих лапок: от заброшенной времянки, где летом жил сторож, они вели к воде. Оттуда, почти с середины озера, было слышно фырканье и шлепанье — кот ловил рыбу. Завидев нас, он не вышел на берег, а только презрительно хмыкнул.

…Иногда я думаю, что вместо всего этого зоопарка, который сейчас живет у нас в доме, рядом с домом, на крыше, в подвале, и тех, кого мы ездим кормить, лучше бы все-таки купили мы нашему папе его коня. По крайней мере хлопот, а иногда и слез в семье было бы гораздо меньше.

Это наш папа

Боря — это наш папа. Папа — мастер спорта. Наш папа Боря — это самый душевный человек в мире. В моем мире. Обаятельный, веселый и общительный, как Чиполлино. Он у нас абсолютно не умеет кричать, ругаться, спорить, конфликтовать… Он только умеет свистеть в свой судейский свисток, и все. Бывает, кто-то бранится, даже выражается по-всякому. Боря слушает, слушает, слушает… А потом ка-а-ак зажмурится! И ка-а-ак свистнет!!! Еще он умеет показывать карточки желтого и красного цвета, шикарно размахивая руками. Со строгим выражением лица и со свистком во рту. Ужас какой справедливый. Поэтому раньше его часто приглашали судить соревнования. Он на этих соревнованиях непреклонен, неподкупен и непоколебим. Поэтому в последнее время его уже не так часто приглашают судить соревнования. Совестливый наш Боря! Ответственный! Этому всем нам учиться и учиться! И учиться еще разок.

Если мы, его девочки — мама и мы с сестрой, — чего-нибудь уж очень хотели, наш папа разбивался в лепешку, но добывал: черевички там, чтоб как у царицы… цветочек аленький… и даже собаку!

Вот такой вот наш папа: свисток, секундомер и большое доброе сердце.

И вот представьте себе: этой весной мы вдруг узнали, что наш Боря завел себе вторую семью. Он стал задерживаться на работе, потом вдруг мы обнаружили, что он таскает из холодильника сосиски, мясо и другие продукты. И уносит их на работу. Мы, конечно, заподозревали.

— Ну? И как же ее зовут?! — ревниво поинтересовалась мама, когда папа стянул из холодильника обеденную телячью отбивную.

— Кого? — покраснел папа.

— Ту, ради которой ты слямзил нашу фамильную телячью отбивную!

— Ксюша, — не стал отпираться наш правдивый Боря, — ее зовут Ксюша. Завтра приходите ко мне на работу. Пора вас познакомить. Только возьмите с собой сменную обувь! — строго добавил он. — И бинокль.

Утром мы — мама, моя сестра и я, — принарядившись, пошли к Боре на работу знакомиться с его второй семьей. Переобувшись в раздевалке для девочек, мы на цыпочках вошли за Борей в его святая святых, в его спортзал, и подошли к окну. На подоконнике, на большом выступе со стороны улицы, на старой папиной спортивной куртке сидела роскошная сова. Сидела, задумчиво и взыскательно разглядывая нас через стекло.

— Сова! — церемонно обратился к сове Боря. — Это моя семья. Семья! — скомандовал нам Боря, оглядев нас строго и придирчиво, и мы тут же подровнялись, расправили плечи, подтянули животы, поставили пятки вместе, носки врозь. — Семья! Это сова. Ксюша.

— Угу! — удовлетворенно откликнулась Ксюша и уставилась на нас еще внимательнее.

— У нее пятеро детей.

— Угу, — подтвердила сова.

— Они под крышей. В вентиляционной нише. Обувайтесь, — скомандовал Боря, — пойдем их смотреть.

И — никогда не забуду — когда мы, оглядываясь на окно, выходили из зала, сова на прощание щелкнула клювом, залихватски ухнула и перевернула свою круглую голову вверх ногами. То есть вверх клювом. А глаза ее, круглые и пронзительные, оказались почти на животе. У нас у всех — у первой папиной семьи — прямо дух захватило от восхищения, а Ксюша продолжала беспардонно и невозмутимо глядеть нам вслед перевернутой опрокинутой башкой.

Выйдя на спортплощадку, мы все по очереди смотрели в бинокль в вентиляционную нишу, где рядком восседали пять пуховых тючков, слепеньких, как новорожденные котята, и, как сказал Боря, абсолютно глухих. Тючки нетерпеливо раскачивались из стороны в сторону, с лапки на лапку, хотели есть. Ксюша не заставила себя ждать. Она приволокла в клюве большой кусок и, отрывая по кусочку, сначала прикасалась едой к голове совенка, потом к уголку рта. И только потом совенок разевал клюв, чтобы это проглотить.

В кусочках мяса, пристально глядя в бинокль, мама безошибочно опознала похищенную из холодильника нашу телячью отбивную. Но не сердилась абсолютно. Совята-тючки выглядели такими беспомощными, такими беззащитными, такими слабенькими, что мы все ужасно встревожились и абсолютно потеряли из-за них покой.

И не напрасно.

Начались ливни. У нас весной страшные ливни. Такие, что заливает все вокруг, и тогда в город, на радость мальчишкам, приезжают амфибии, и спасатели отлавливают в бешено текущих потоках воды телевизоры, кастрюли, диваны, велосипеды и поросят. Мы сами вытащили на днях из воды старушку в корыте и желтую собачку. Старушку, дивную замечательную старушку, которая, сидя в корыте, невозмутимо курила папиросу, забрали в панике набежавшие многочисленные ее дети и внуки, а вот собачку некуда было деть, и мы отнесли ее, жалкую и трясущуюся, к папе.