– А-а-а-ах!!!
Паата хищно зыркнул в зал: еще этого не хватало, чтоб его Галя восклицала: «А-а-а-ах!!!» при виде какого-то полицая Феди Чупака.
– За Родину!!! – крикнул Паата. – За Галю!!!
И поправ весь текст, весь сюжет, кинулся на Федю. Его раненые собратья, не растерявшись, рванули следом… Потасовка случилась нешуточная. Из зрительного зала на сцену полезли друзья Чупака. К советским партизанам присоединились ветераны войны, которых пригласили на спектакль, потом брат Пааты Важа, горячий человек, и Галин папа… Зал восторженно ревел. Мама Пааты кричала из зала:
– Вперед, сынок! Надавай им как следует!
За кулисами бегал Зигмунд и в отчаянии рвал на себе кудри. Такого чудесного представления город еще не видел. Занавес дернулся и растерянно поплыл, закрывая схватку в самом разгаре…
Диплом засчитали – говорят, что это расценили как современное прочтение, как новый подход, когда в действие активно вовлекается зритель.
Галя, конечно, согласилась выйти замуж за героя-спасателя Паату. Тем более что он первым бросился на фашистского старосту.
А Зигмунда пригласили работать в наш областной музыкально-драматический театр имени Ольги Кобылянской, но что-то у него там не сложилось. Потом он уехал в Израиль, а там сейчас война, не театральная совсем. Настоящая война.
Кстати, Паата и Галя – тоже там. Их сын, парамедик, работает в госпитале.
Зюня, наш сосед, уехал в Испанию.
Работает cборщиком… Нет, не податей. Мандаринов. А что? Ну да, инженер, спортсмен, кандидат в мастера спорта, спортивный судья. А сейчас мандарины собирает. От змей уворачивается. Его сестра Мария – в Германии, нянчит детей немецкого фабриканта. Эк, раскидало семью… Ну ничего, это же временно, так они считают. Зюня часто звонит Марии, Мария – Зюне. А тут вдруг Мария жалуется, мол, ухожу, ухожу от фабрикантов. Устала, не могу. И пропала. Ее сотовый телефон не отвечает, она сама Зюне не звонит. Потом-то оказалось, что она домой уехала. Но Зюнька-то ведь не знал. Извелся.
Как-то сезон дождей, Зюня затужил, сидит пьет вино из большой гарафы со своим испанским другом Блазом, жалуется, мол, не знаю, что и думать, пропала Мария.
А Блаз ему:
– Транкило, амиго!
Мол, спокойно, приятель, а что тут думать? Надо ее бывшему хозяину звонить.
А времени уже одиннадцать вечера. Это в Испании. А в Германии тоже одиннадцать. А завтра – понедельник. Ну где Зюне в голове, что немцы уже строем спать ушли и лежат под своими перинами по стойке смирно, видя розовые дисциплинированные сны про соблюдение законов.
– Але! Але! – кричит Зюня в трубку. А оттуда сонный голос на немецком:
– Ам телефон! (У телефона.)
Зюнька немецкого не знает, от беспомощности по-испански:
– Э-э… Мария? Дон де ста Мария? Но Мария? Дон де ста Ма-ри-я?
Мол, Мария где, не скажете, уважаемый герр?
На том конце испанского не понимают. Откуда им знать испанский, если они немцы. Правильно? По-немецки что-то пробормотали «Мария-Мария» и трубку положили.
– Ну?! – Блаз Зюньке. – Что сказали тебе?
– Не понял, – Зюнька растерянно. – Что-то говорит «Мария, Мария»…
– О! Значит, знает, где Мария. Звони еще.
Зюнька опять набирает немецкий номер телефона.
– Ам телефон!
– Э-э… Это опять я… Мария… – говорит он по-русски.
Из Германии – что-то раздраженно по-немецки, громко, энергично:
– Та-та-та! Ля-ля-ля! Мария! Та-та-та, Мария!
– Так я ж только…
– Ля-ля-ля! Та-та-та!
– Ты мне скажи только, но Мария? Дон де ста, Мария? – орет в ответ Зюня. – И все! Только дон де ста Мария и пардон! И ауффидерзейн!
В Германии опять бросили трубку.
– О-о-о-й… – Зюнька совсем расстроился. Блаз его стал уговаривать, что если бы что не так…
Через полчаса подогретый вином и напутствием Блаза Зюнька опять решительно набирает немецкий номер телефона. Из Германии «Ам телефон!!!» уже кричат и надрываются, но опять ничего не изменилось, ни по-испански, ни по-русски немец все еще не понимает, хотя мог бы уже подучить – больше часа прошло. Зюнька орет свое:
– Дон де ста Мария, придурок?! Дон де ста Мария, скотина ты такая?! Дон де ста Мария, я тебя спрашиваю?!
Раздраженный крик взбешенного немца с той стороны: «Ма-ри-я?! Мария ля-ля-ля!!! Тра-та-та, Мария!!!» – уже воспринимает как ругательство. В Германии в который раз бросили трубку. Зюнька разрыдался.
Умная мысль приходит мудрому Блазу: сосед Вася с Украины рассказывал, что в Германии в армии служил, три месяца, он-то должен немецкий знать, хоть чуть-чуть… Ну?!
Блаз с Зюней рысью – к соседям. Пока разбудили-распихали, пока привели Васю, пока объяснили, было уже около часу ночи.
– Ты точно знаешь немецкий?
– Ну та кое-шо помню… – скромно Вася.
– А ну давай, скажи чего-нибудь…
– Ну… Натюрлих…
– Ага! – Зюня оживился. – А то, ты понимаешь, я его спрашиваю, дон де ста Мария, а он ни черта ни понимает, он мне по-немецки… Понимаешь? Я ему – дон де ста Мария, сволочь ты такая… А он опять, паразит такой. Я ему – ты только скажи, дон де ста Мария, и все! А он… А я – дон де ста Мария…
– А чего ж, – кивает Вася, которому гостеприимно уже налили.
– Ну давай, я набираю номер, а ты быстро-быстро спрашивай у этого фашиста, где Мария. Пока он трубку не бросил, ладно?
– Яволь, – благодушно отвечает еще сонный, но уже хмельной Вася.
Опять набирается злополучный номер телефона. Оттуда уже явная брань, продолжительная и многоступенчатая. Ваське быстро суют трубку. Затаили дыхание… Нависли над телефоном, ждут… Вот-вот, сейчас узнаем про Марию… Вот… Сейчас-сейчас… Ну?!
Вася, выпучив глаза, секунду слушает, а потом орет во все горло:
– Дон! Де! Ста! Мария?! Дон де ста Мария?! Дон де ста Мария?!
Могучий хохот заглушил каркающие крики немца: «Полицай!!! Тра-та-та! Полицай!!! Тра-та-та! Полицай!!!»
Больше не звонили. Потому что уже рассвело и все поехали на работу.
Ну Мария в этот же день позвонила сама, из дому, как почувствовала. Говорит, новая власть, работу дома пообещали… Говорят, теперь все будет по-другому… Давай, говорит, и ты, Зюня, возвращайся… Домой…
Теперь все будет по-другому… Так обещают…
Ну Зюня и не поехал. Раз обещают…
– Джентльмены, закурим? – он откинулся в кресле и закурил.