Позже в тот же день мы сделали обычный перерыв на йогу и медитацию. Я проделывала все позы йоги, не задумываясь, но, когда мы перешли к медитации, могла только думать.
Отец научил меня мантре для медитации: «Кто я? Я не знаю». Я повторяла эту фразу снова и снова, и у меня полностью пропадало самосознание, разум становился пуст и открыт, и на меня снисходило умиротворение. Но сегодня мантра в голове сократилась сама собой и звучала сердито: «Я не знаю», «Я не знаю», «Я не знаю».
Однажды в конце лета, в субботний полдень, Кэтлин валялась на банном полотенце, расстеленном на газоне у нас за домом, а я сидела в тени конского каштана, вдыхая запах жарящихся на солнце одуванчиков. Стрекотали цикады, и, хотя солнце палило изо всех сил, ветерок нес еле различимый привкус зимы. Мы обе были в купальниках и солнечных очках. Кожа Кэтлин лоснилась от детского масла, а мою покрывал солнцезащитный крем.
— Майкл в октябре получит права. Папа собирается давать ему «шевроле» на выходные, при условии, что он будет возвращаться не поздно. Так что он сможет нас покатать.
— Надо будет купить ему униформу, — лениво отозвалась я.
Кэтлин озадаченно нахмурилась, а в следующую секунду широко улыбнулась.
— Наш личный шофер! — хихикнула она. — Только представь себе.
— Мы будем сидеть на заднем сиденье.
Я откинула волосы, отросшие за лето ниже плеч, и завернула их на затылке.
— Чем это пахнет? — Кэтлин резко села.
Слабый знакомый запах чего-то горелого становился все сильнее.
Кэтлин вскочила и двинулась к дому, несколько раз останавливаясь, чтобы принюхаться. Я последовала за ней.
Запах шел из подвала. Мутное окошко было приоткрыто, и Кэтлин направилась прямо к нему. Она опустилась на колени и заглянула внутрь.
Я машинально дернулась предостеречь ее, но промолчала и опустилась на колени рядом с ней.
Мы смотрели в комнату, которую я называла ночной кухней, Мэри Эллис Рут стояла у деревянного стола, нарезая мясо. За ее спиной на газовой плите на большом огне булькала высокая кастрюля, и она, не оборачиваясь, одной рукой швыряла туда через плечо куски мяса. Кухарка ни разу не промахнулась.
Я положила Кэтлин руку на плечо и отодвинула ее прочь, пока нас не заметили. Мы вернулись под конский каштан.
— Кто эта ведьма, и что она делает? — спросила Кэтлин.
Я объяснила, что Рут — кухарка моего отца.
— У него особая диета, — сказала я, а про себя добавила: «Которую я всегда по умолчанию считала вегетарианской, как и у меня».
— Выглядело так же мерзко, как и пахло, — фыркнула Кэтлин. — Похоже на потроха.
Позже мы отправились ко мне в комнату переодеться. Кэтлин взяла с подзеркальника одноразовый фотоаппарат и щелкнула меня, пока я надевала рубашку. Я выхватила у нее фотоаппарат.
— Так нечестно! — сказала я.
Она со смехом отобрала его у меня и выбежала в коридор. Прежде чем последовать за ней, я застегнула рубашку.
Но длинный, обшитый кедровыми панелями коридор зиял пустотой. Я принялась открывать двери в соседние спальни, уверенная, что она прячется.
Дом, такой родной, внезапно показался мне незнакомым. Я смотрела на него глазами Кэтлин. Вытертые ковры и викторианская мебель идеально подходили ему, и я откуда-то знала, что выбирала их мама.
Вот бывшая комната моих родителей, они лежали на этой кровати с пологом. Я не стала задерживаться на этой мысли. Сосредоточилась на обоях — узор из веточек лаванды на чуть желтоватом фоне, от букетика из шести цветков до двух с однообразной регулярностью от пола до потолка, а в одном месте возле плинтуса полоска бумаги загнулась, обнажив под ней узор оливкового цвета. Я гадала, сколько слоев бумаги мне пришлось бы снять, прежде чем я нашла бы узор, который мне понравится.
Комната за комнатой оказывались пустыми. Я проверяла даже чуланы. Войдя в последнюю комнату, почувствовала движение за спиной, резко обернулась, и Кэтлин меня щелкнула.
— Есть! — воскликнула она. — Почему у тебя такой испуганный вид?
— Не знаю, — ответила я.
Но я знала. Я испугалась чего-то, что могло случиться с ней.
— Давай прокатимся до аптеки и сдадим в проявку, — предложила она, помахивая фотоаппаратом.
— Но мы же еще не всю пленку отсняли. Уже отсняли. — Она ухмыльнулась. — Пока ты попусту тратила время здесь, наверху, я сделала несколько снимков внизу. Включая один портрет красавчика папочки, который я повешу у себя на стену.
— Серьезно? — Я надеялась, что она шутит.
— Не волнуйся, я его не побеспокоила. Он так углубился в чтение, что не заметил меня.
По пути вниз Кэтлин остановилась рассмотреть картину на стене.
— Жуть какая, — сказала она.
Это был натюрморт с тюльпаном, песочными часами и черепом — такой привычный, что я редко обращала на него внимание.
— Он называется «Memento mori», — сказала я. — Это означает: «Помни, что ты смертен».
Кэтлин уставилась на картину.
— Жуть, — повторила она. — Жуть, но круто.
Я гадала, кто выбрал эту картину и кто повесил ее здесь.
В ожидании проявки мы бродили по овеваемым кондиционерами проходам аптеки. Мы пробовали косметику и парфюмерию, открывали бутылочки, чтобы понюхать разные марки шампуня, читали вслух журналы, приветствуя визгом очередные подвиги голливудских звезд. Кассирша у выхода метала на нас испепеляющие взгляды каждый раз, когда мы проплывали мимо нее.
Народу в магазине в тот день было немного, и через полчаса нам выдали готовые снимки. «Славтегосспди!» — выдохнула кассирша нам вслед. Мы отправились в парк, чтобы рассмотреть добычу. Кэтлин вскрыла пакетик, как только мы уселись на скамейку.
К моему полному унижению, на первой фотографии красовалась я в джинсах и лифчике, с рубашкой в руке.
— Я тебя убью, — зашипела я.
Единственным утешением служило то, что картинка получилась смазанная, должно быть, я шевельнулась, когда она щелкнула затвором.
Я попыталась забрать карточку, но Кэтлин выхватила ее у меня.
— Майкл заплатит, чтоб увидеть ее.
Мы дергали туда-сюда, пока мне не удалось порвать фотографию надвое и смять половинки в кулаке. Уныние Кэтлин насмешило меня.
Прочие фотографии валялись на скамейке позабытые, и мы бросились к ним одновременно. Как всегда, Кэтлин успела первой.
— Как ни жаль, больше никаких ню, даже частично. — Она пролистала пачку. — Видишь? Я хотела показать остальным, как выглядит твой дом.
Неумелый фотограф, она снимала по нескольку раз одни и те же места, и мы просмотрели их все по порядку: парадная лестница, ниша с витражным окном, лестничная площадка, внешняя библиотека, гостиная. И наконец, темно-зеленое кожаное кресло моего отца, а над ним какое-то мерцание.