Они меня услышали, эти двое; с моим лицом ровным счетом ничего не случилось, ничего. Оно — такое же, как всегда: лицо двадцатипятилетней девушки. Очень и очень неглупой (по утверждению многих), красивой (по утверждению почти всех), амбициозной, не лишенной бизнес-способностей, и твердой, как кремень (по утверждению всех без исключения). Мне просто нужно выбрать, какая черта мне необходима сейчас больше всего, чтобы справиться с происходящим.
Я выбираю сразу две: ум и твердость.
Твердость поможет мне разложить ситуацию на составляющие, а ум — собрать составляющие в новой последовательности и посмотреть, что из этого получилось.
Солнце чуть сдвинулось, на небе появилась пара облаков, волны шумят так же, как и шумели. А на ветер даже не стоит обращать внимание: на Талего он всегда переменчив. Что же такого я сказала, подняв лицо вверх и обратившись ко всем стихиям сразу?
Прощай, Талего, гребаный остров!!!
Не стоило, ох, не стоило озвучивать эти мысли…
Я стою у лодки, с которой ничего не произошло. И смотрю на катер глазами, с которыми ничего не произошло. Все плохо только с ним. Я не видела его со стороны, когда случилась эта грандиозная подмена, но наверняка он был красив. Теперь же — выглядит просто отвратительно: истрепанные борта неопределенного цвета и проржавевший винт без одной лопасти. Это почти точная копия катера, врытого в землю у пристани, не хватает только камней.
И я больше не уверена, что передо мной именно «Байена».
Из-за названия. Оно нигде не зафиксировано, ни на одном из бортов. Собственно, других названий тоже нет, как нет названия порта приписки. Именно этого я и не увидела, когда взглянула на корму первый раз. Но стоит лишь задаться вопросом «почему?», как сквозь неопределенность цвета начинают проступать бледные буквы:
«SANTA CRUZ».
Продержавшись не дольше доли секунды, они исчезают, и тотчас же появляются новые:
«BALLESTA».
А затем, сменяя друг друга:
«SILK», «NORTH STAR» и снова — «SANTA CRUZ»; все это больше похоже на муки двоечника у доски. Он не знает решения элементарной задачки и все время пишет разные ответы, в надежде, что кривая вывезет. Пишет — и стирает, пишет — и стирает. Последней на импровизированной доске появляется-таки «BALLENA», и я, затаив дыхание, жду — совпадет ли этот взятый с потолка ответ с ответом в конце учебника.
Ответ не совпадает.
«BALLENA» исчезает так же, как исчезли до нее все остальные. И на корме снова воцаряется пустота. Теперь уже — окончательная. Всё, урок закончен, все свободны и не забудьте записать домашнее задание, дети, — чтобы не говорили потом, что вам ничего не задавали. А неизвестный мне двоечник отправляется на место, схлопотав очередной «неуд», все записи на доске — стерты.
Некоторое время я стою, тупо уставившись на вспучившуюся по всей обшивке краску. Ничего я не приобрела, а только потеряла ключ с биркой. Остается еще один неопробованный вариант: отправиться к пристани и поискать подходящую для бегства лодку там. Конечно, лодка не так обнадеживает, как красавчик-катер, но попытаться стоит.
Возвращаясь к пристани, я развлекаю себя тем, что перебираю в уме все промелькнувшие за несколько секунд названия, ни одного незнакомого мне нет: яхты «Santa Cruz» и «Ballesta» я вид, ела на набережной в Санта-Поле. И, кажется, подумала тогда: до чего они хороши!.. «North Star» — так называются те самые дешевые вонючие сигареты, которые курит ВПЗР, но существует и масса крупно- и малотоннажных судов с таким же названием, оно чрезвычайно популярно. Дольше всего я вожусь с «Silk». Мы, безусловно, встречались, но где и когда? «Silk» переводится как «шелк», его можно обнаружить на ярлычках, вшитых в одежду, «cotton — 65 %, silk — 35 %»; оно является одной из составляющих в названии компаний по производству чая, текстиля и телепрограмм для домохозяек…
Нет, не то.
Интуитивно я чувствую, что «Silk» намного ближе, чем ароматизированные эссенцией чайные пакетики, но — насколько ближе и в каком месте его искать? Не в чайных пакетиках — точно.
Подходящую для бегства лодку я тоже не нахожу, хотя и знаю — где именно искать.
С лодками, стоящими ка пристани, происходит то же самое, что и с катером: все они кажутся полными жизни и готовыми вот-вот отплыть. Но стоит мне остановить взгляд хотя бы на одной из них, как она тотчас же превращается в рухлядь и рассыхается на глазах. В бортах и днищах сами собой появляются пробоины и провалы, исчезают целые доски, а тина и песок — наоборот, появляются. И минуты не проходит, как я оказываюсь посреди небольшого кладбища; почти такого же, как лодочное кладбище за океанариумом.
Шок, вызванный этими мистическими перевоплощениями, намного меньше, чем шок, вызванный видоизменением «Байены».
Я не удивлена, вот что странно.
Раздосадована, но не удивлена. Чего-то подобного я и ожидала — подсознательно. Не нужно было произносить вслух это дурацкое «Прощай, Талего, гребаный остров!!!». Не от моей ли неосмотрительности все беды?.. Еще бы — любой бы обиделся, если бы его назвали «гребаный». А то. что в роли обидевшегося насмерть выступает не человек, а целый остров… Что ж, это его право. Более слабонервный, оказавшись на моем месте, хлопнулся бы в обморок или совсем съехал бы с катушек, но я — совсем другое дело.
Твердость и ум. Ум и твердость.
И пять лет каторжной работы на ВПЗР Будучи ее агентом, я вынуждена читать все романы, выходящие из-под ее пера. А там чего только не понаписано!.. И пары абзацев было бы достаточно, чтобы спровадить автора в дурку с диагнозом острая шизофрения на почве систематического употребления тяжелых наркотиков. А абзацев в книгах ВПЗР — как минимум пять с половиной тысяч, но бывает, что дело доходит и до восьми. В тех нередких случаях, когда поток ее сознания особенно мощен и быстр; и это уже не поток даже, а потоп. Причем — всемирный. Старина Ной на этой пасторально-алокалиптической картине тоже имеется (фигура в центре), но на старину Фернандо-Рамона он не похож. Скорее — на Сабаса, который — с некоторой натяжкой — подпадает под любимый вэпэзээровский типаж татуированного экзота, неоднократно и во всех возможных ракурсах описанный. Но каждый раз она придумывает что-нибудь новенькое, добавляет деталь, строго следя за тем, чтобы деталь была необычной (эксцентричной, экстравагантной, сбивающей с ног). И чтобы она не встречалась нигде больше — ни у одного писателя, еще живущего или уже умершего. Гения или так себе; крепкого беллетриста или модного литературного прыща, удел которого — быть выдавленным ровно через три минуты после созревания; именно так и поступает мировая культура — давит чертовы прыщи, едва добравшись до зеркала.
Татуировки своему долгоиграющему экзоту ВПЗР тоже добавляет. Или выводит старые, чтобы нанести новые. Сложные таитянские сменяют нежные гаитянские; сдержанные скандинавские чередуются с дикорастущими бразильскими; приветствуются также лаосские бабочки-трансвеститы и тайские драконы-транссексуалы. Есть постмодернистский вариант татуажа; есть его комбинированный вариант: «ар-деко» в районе плеч, плавно переходящее в «ар-нуво» в районе поясницы. Есть сентиментальные tattoo-сноски к истории индейцев навахо (ВПЗР просто безумно нравится слово «навахо», к самим же индейцам она равнодушна и вспоминает о них только тогда, когда нужно вывалить кучу дерьма на американцев: кто это там вякает про права человека? Люди, истребившие целый континент?).