Но мне почему-то кажется, что именно так должна выглядеть «Байена» негодяя и подлеца Сабаса. Ну да, она бы очень подошла Сабасу, она просто создана для него: франтоватая, самодовольная и чутко следящая за тем, какое впечатление производит. Не удивлюсь, если к ветровому стеклу будет прикреплена фотография — на этот раз не со стариной Фернандо-Рамоном, который только и годится, чтобы не ко времени и не к месту напоминать о быстротечности и неумолимости стареющего бытия. И не с красивой, но глупой женщиной, — это может не понравиться другим красивым и глупым женщинам, также претендующим на Сабаса (в их число я никогда не войду по причине недюжинного ума (хи-хи) и ненависти к Сабасу (ррр-р-р-р!)). Нет! На фотографии должен быть только Сабас. Один он и никого больше!
Я даже знаю, какой ракурс выбрала бы «Байена», чтобы представить своего хозяина во всем его дешевомжалкомягодицы
Под ветровым стеклом нет никакой фотографии. Оно абсолютно чистое и кажется только что протертым. Приборная панель — в идеальном состоянии, руль — просто душка, он отделан деревом и кожей. За деревянной крышкой я нахожу бардачок, похожий на автомобильный, и в нем — руководство по эксплуатации, совсем новенькое, в плотном прозрачном пакете. Но и это еще не все. На корме я видела две канистры и даже попыталась поднять их, но лишь едва оторвала от палубы. В канистрах плещется бензин, следовательно — недостатка в топливе не будет. Нет только ключей, и это существенно осложняет дело. Я уже раз двадцать обшарила пустой бардачок и страницу за страницей перетрясла инструкцию — ничего утешительного.
Напрасно я понадеялась на катер. Катера не существуют сами по себе, у них обязательно есть владельцы. Как правило, эго осторожные и чрезвычайно предусмотрительные люди. И пусть никого не вводит в заблуждение их внешнее раздолбайство и самовлюбленная павлинья тупость (я опять думаю о Сабасе, вот проклятье!). Один из этой славной когорты (не обязательно Сабас, совсем не обязательно!) и унес ключи, чтобы деятели, подобные мне, случайно не покусились на его движимое имущество. Просто унес. Положил их в карман и унес.
Стоп.
В моем кармане тоже лежат ключи. Один ключ с надписью «Ballena» на бирке. Я вытащила его из куртки с заклепками «Salinas» и переложила в свою. Совсем не факт, что ключ подойдет к катеру, но попробовать стоит. Если не получится, я буду искать другие ключи и буду пробовать — еще и еще. Времени у меня полно.
Трясясь от волнения, я вынимаю ключ и, скрестив пальцы на левой руке и дунув на них, правой вставляю его в замок зажигания. Ключ подходит идеально.
Muchas gracias, Дева Мария! И здравствуй, «Байена»! Я знала, я чувствовала, что этот прекрасный катер — именно ты!..
Скоро все закончится. Совсем скоро. Совсем.
Я уеду с гребаного Талего, как только катер будет освобожден от деревянных пут и спущен на воду. Он будет спущен на воду, даже если мне придется сделать это одной. Даже если ВПЗР откажется помочь, а пересмешник Кико не найдет ничего лучшего, как тупо комментировать всеми частями тела мое грандиозное и столь желанное отплытие.
Инструкция из пакета понятна и ребенку: масса схем, еще больше — картинок, в качестве основного языка я выбираю испанский. И еще — английский, на случай, если испанский судоводительский смысл по какой-то причине ускользнет.
Задрав голову вверх, к стоящему в зените солнцу, я набираю в легкие побольше воздуха и ору:
— Прощай, Талего, гребаный остров!!!
Ничего не изменилось.
Солнце по-прежнему стоит в зените, голубое небо безбрежно, да и ветер на секунду утих, но в пальцах вдруг стала ощущаться какая-то неприятная влажность. Как будто я держу не новехонькую, еще пахнущую типографской краской инструкцию, а… Что я держу?
Первую часть журнала «Vanity Fair».
Поверить в это невозможно, найти логическое обоснование — еще невозможнее. И тем не менее — вместо инструкции в моих пальцах зажат журнал, мокрый и грязный, с распухшими от долгого пребывания в воде страницами. То, что в следующую секунду начинает происходить с игрушкой-катером, вообще не поддается описанию.
Он начинает стремительно стареть.
Зрелище отталкивающее, как если бы красавчик Сабас прямо на глазах превратился в старину Фернандо-Рамона с дряблой, покрытой клочковатыми седыми волосами спиной и такой же дряблой, сморщенной задницей.
Ветровое стекло катера помутнело и покрылось паутиной мелких трещин; на приборной доске появились ржавые пятна, деревянные панели искрошились до трухи, кожа на руле выцвела и потрескалась, а ключ… Он тоже стал ржавым. К нему даже прикасаться страшно — вдруг рассыплется в руках? И все же я решаюсь. И ничего хорошего из этого не выходит: ключ хотя и не рассыпается, но и не думает поворачиваться. Его как будто заклинило в таком же ржавом замке.
Я не знаю, что мне делать. Я боюсь повернуться. Вдруг за моей спиной обнаружится нечто совсем ужасное? Море, голубое небо и солнце в зените — совсем не показатель. Невозможно понять, состарились ли они вместе с катером или нет. Они были всегда, и они стареют совсем по-другому. Наверное.
Так, не двигаясь, я могла бы простоять еще долго, до самого заката. Тереть глаза руками, трясти головой, дергать себя за нос и хлопать по щекам, — словом, делать все то, что я делаю последние несколько минут. До тех пор, пока меня не пронзает совершенно дикая мысль: если все это произошло с «Байеной», а я в это время была на ней…
Что же тогда случилось со мной?!
Наплевав на ужасное, которое (теоретически) может поджидать меня за пределами катера, я бегу к корме. И на ходу задеваю и опрокидываю канистры, еще недавно полные бензина. Теперь они пусты и валятся на палубу с громким стуком.
Спустившись по стремянке и едва не поломав при этом стремительном спуске ноги, я бросаюсь к единственной поверхности, где может отразиться мое лицо.
Вода в лодке!
Хоть она осталась такой же, как и была, — спокойной и почти черной. Собственное отражение кажется мне нечетким и каким-то расплывчатым; я не могу сосредоточиться, не могу сфокусироваться, не могу унять бешено колотящееся сердце. Господи, сделай так, чтобы я увидела в этом подобии зеркала Флоранс Карала без всякого грима! Или хотя бы Джоди Фостер, загримированную под героиню фильма «Птицы». Или чтобы я осталась сама собой: не постаревшей ни на минуту, не покрытой ржавчиной, не выцветшей и не потрескавшейся, как кожа на руле. Сделай так, Господи, пожалуйста! Дева Мария, рог favor!.. [36]