Я отлично знаю, кто живет в доме напротив, на это и расчет.
Чайная роза на языке цветов означает «всегда буду помнить», розовые бутоны — невинное сердце, но подобрать точное определение именно этому цветку по-прежнему не удается.
«Опасная» — нет. «Угрожающая» — тоже нет, роза в горшке никому не угрожает, у нее даже шипов нет. Устав пялиться на бутоны, листья и стебли вкупе с дурацкими шнурками, я перевожу взгляд за окно, туда, где все еще идет снег.
Он по-прежнему странный, он не заметает следы от ботинок, ведущие к дому, хотя должен.
Добро бы это были только мои следы, но есть еще одни: от мужских ботинок, судя по размеру. Подходя к двери, я не заметила их, и это тоже странно.
Ничего странного в этом нет, убеждаю я себя, — я просто не смотрела под ноги, а следы принадлежат Кико. Мальчику-мечтателю, принесшему чайную розу. Других людей, которые могут оставлять следы, на острове нет. Во всяком случае, мне о них ничего не известно.
Овце и простофиле Ти такого объяснения вполне достаточно.
Единственное, что смущает: отсутствие следов, ведущих не к дому, а от него. А ведь в него вошли как минимум двое, и ни один не вышел.
Я и не могла выйти, я стою у окна с чайной розой. А Кико?
Он все еще в доме?
— Кико! — кричу я, выскакивая из кухни. — Кико, эй!..
Ответом мне служит тишина. Ни единого шороха, ни одна половица не скрипит. Глупейшее выражение, если учесть, что в доме Игнасио все полы выложены каменной плиткой. А единственная деревянная лестница укутана толстой ковровой дорожкой, способной поглотить любой звук.
В полной, почти оглушающей тишине я делаю несколько шагов, внимательно осматривая пол — от входных дверей до самой лестницы: цепочка крохотных лужиц от растаявшего снега ведет на кухню. И это мои следы.
А следы Кико?
Они уже успели высохнуть?
Конечно, успели, убеждаю я себя. И напрасно — потому что полное их отсутствие у дверей компенсируется присутствием на ковровом покрытии лестницы. Темные непросохшие пятна на каждой из ступенек. Зачем Кико поднимался наверх? — ведь роза стоит на кухне…
— Эй, Кико! — снова кричу я. — Ты наверху?
И снова — никакого ответа. Проще подняться на второй этаж самой, что я делаю, ежесекундно убеждая себя в том, что Кико неопасен, он никому не угрожает, какие еще определения ему подойдут?.. Мальчик-мечтатель — да, да и еще раз да. Книжный урод — нет, нет и еще раз нет! «Да» и «нет» чередуются, как правая и левая ноги. Как мокрые пятна на дорожке: одно смещено вправо, другое — влево, так и должен подниматься человек. Любой человек, вне зависимости от того, мечтатель он или урод. Главное условие, чтобы этот человек был из плоти и крови.
Не фантом.
Вот оно! Определение для Кико найдено: он не фантом!
Жаль, что это не объясняет, почему следы заканчиваются вместе с дорожкой: пол между нашими с ВПЗР спальнями восхитительно сух.
Кико остался на верхней ступеньке лестницы? Он и сейчас стоит здесь, рядом со мной, только я его не вижу? — из-за того, что все странно на этом гребаном острове, в гребаной голове писателя, которая никак не может договориться сама с собой. Которая не в состоянии скроить подходящую схему; чтобы нигде не жало и не рвались нитки; и булавки, выдающие несовершенство, сырость и непрописанность замысла, не впивались в кожу.
Так могла бы рассуждать Ти-настоящая.
Овца же и простофиля Ти врывается в спальню ВПЗР, где, кроме висящей на стене Пенелопы Крус, нет ни одной живой души. Мельком бросив взгляд на оскароносицу, а потом нагнувшись и с чуть большей обстоятельностью обшарив глазами пространство под кроватью (Кико нет и там), она возвращается в коридор и толкает дверь в ванную.
Пусто.
Остается лишь ее (моя, моя!) комната — и больше искать Кико негде, разве что он и впрямь ошивается у меня за спиной. Или ухватился за перила лестницы и чуть покачивает корпусом, в параллельной реальности.
Войдя в комнату, я снова никого не нахожу. И лишь подойдя к окну и выглянув из него, обнаруживаю Кико. Он стоит на противоположной стороне улицы, задрав голову вверх, и смотрит прямо на меня. Улица не освещена, как не была освещена все эти дни, но, возможно, в параллельной реальности гребаного острова или в гребаной голове писателя фонари горят. Иначе как объяснить то, что я вижу Кико во всех подробностях? Я вижу его куртку с капюшоном, закатанные рукава, шнурки на лице; различим даже цвет шнурков.
И ботинки.
Они — сиреневые. Точная копия вэпэзээровской мечты о «Kowalski» теперь на Кико. Мудацкие сиреневые ботинки решили добить меня окончательно, вот интересно, какие ботинки были на покойном Маноло, сидящем в океанариуме?..
Кико улыбается мне, и его шнурки улыбаются, и он машет мне рукой, вернее — манит меня, предлагая присоединиться к нему, и к улице, и к снегу. И эта мелодия, возникшая неизвестно откуда, приглушенная труба Майлза Дэвиса…
В плейлисте «Ascenseur Pour L'Echafaud» [44] из вэпэзээровского айпода мелодия идет под номером четыре и называется «Julien Dans L'Ascenseur» — «Жюльен убивает». Или лучше сказать «Жюльен становится убийцей»?
Ти-настоящая — литературный агент, с присущим ему ироническим отношением к жизни, наверняка подумала бы о том, что ВПЗР уже рассматривает ненаписанный роман в формате аудиокниги; аудиокниги — это удобно, за ними — будущее, надо же хоть чем-то развлекать себя в автомобильпых пробках, глядишь, и бита не понадобится, и травматический пистолет, чтобы разобраться с теми, кто подрезает тебя у светофора.
«Жюльен убивает» — неплохое музыкальное сопровождение для абзаца с Кико, снегом и сиреневыми ботинками.
Овца и простофиля Ти — сумасшедшая из головы писателя, просто боится. Ей не нравится музыка, возникшая неизвестно откуда, она — неуютная. Тревожная, хотя и грустная одновременно, ничего нельзя исправить, Жюльен убивает или все-таки уже убил? Жюльен становится убийцей — или все-таки уже стал?
Обе Ти ни бельмеса не смыслят во французском.
А Кико продолжает призывать их обеих, несмотря на падающий снег.
И я следую призыву, спускаюсь по лестнице, на ходу размышляя: с каких это пор островной идиот приобрел надо мной такую власть? Во всех известных мне романах воспитания, взросления и тех, что подпадают под категорию «the novel of the travel», [45] все происходит совсем по-другому: это подружка мальчика-мечтателя вертит им, как хочет, а не наоборот.
Значит — это не роман-странствие, не стоит обольщаться.
Типичный квело-психопатический триллер-шарада в духе последних вэпэзээровских опусов, интеллектуальный квест.