— У нас не получится.
— У нас — да. Знаний не хватит. Но ведь где-то в метро остались люди с нужными знаниями. Те, кто сможет продолжить дело отца. А если не продолжить, то хотя бы передать знания молодым. Я слышал, что в самом центре метро сохранился целый городок ученых. Надо их привести сюда…
Тварь сделала бросок вперед. С грохотом врезавшись в прогнувшийся иод ее телом плексиглас. Со скрежетом проехали по исцарапанной преграде страшные когти и клыки. Братья отшатнулись от неожиданности.
— Нет, ребятки! Никого мы сюда приводить не будем.
У входа в зал стоял Кузьма.
Одной рукой он прижимал к себе Ингу, зажимая ей широкой ладонью рот так, что над коричневой татуированной пятерней были видны лишь огромные перепуганные глаза. А второй…
— Брось пушечку, старшина, брось, — ласково журчал голос старого гладиатора. — Не ровен час, в щенка своего попадешь.
Кляня себя за доверчивость, Игорь положил автомат на пол и оттолкнул его ногой в сторону.
— Во, молодец… И остальное сложи аккуратненько. И шпажонку не забудь — знаем мы, как ты с этой железякой обращаешься. Братец твой пустой?
— Пустой! Отпусти женщину, Кузьма, поговорим.
— Ничего, потерпит. Так поговорим.
— Чего ты хочешь?
— Чего? — Кузьма опять пьяно хихикнул и шевельнул стволом автомата пеленку, прикрывавшую лицо спящего малыша. — Всего. Вы, братцы, сейчас мне все объясните. И как двери эти открывать-закрывать, и все остальное…
— Зачем это тебе?
— Пожить хочу спокойно на старости лет, вот зачем. А то двадцать пять лет уже живу, как собака. Ни дома, ни бабы путевой… Даже пожрать толком нельзя. А тут, говоришь, и жрачки полно, и выпивки, и не побеспокоит никто. А бабы… Поделим бабу, а, старшина? Ты, допустим, по четным дням будешь ее жарить, я — по нечетным… А братик твой придурошный не в счет… Ну, давай, старшина, кинься на меня, кинься, чтобы я с чистой совестью тебе в брюхо пулю всадить мог.
Игорь действительно готов был броситься на оборотня, но Антон удержал его:
— Ты же видишь, что он тебя провоцирует.
— Правильно, провоцирую. — Кузьма растягивал рот в щербатой улыбке, но глаза у него были совсем невеселыми.
В глазах гладиатора стоял страх.
— Врешь ты все, Кузьма! — Князев-старший держался за какую-то скобу на металлическом щитке, вделанном в плексиглас. Окрашенную в красный тревожный цвет. — Тебе же бутылки водки за глаза хватило, что ты один тут будешь делать? Через неделю сбрендишь, и чертиков зеленых ловить по углам будешь. Скажи честно: тебе приказали с нами пойти?
Глаза гладиатора заметались и улыбка чуть поблекла, но он по-прежнему продолжал крепко держать Ингу со спящим ребенком на руках.
— Догадливый какой… — протянул он. — Умница прямо… Ты ведь сам раскололся, Антоша, когда тебя мозголомы Ланистины принялись крутить. Не помнишь? Куда тебе, хлюпику, против силы.
— Это правда? — повернулся Игорь к брату.
— Правда, — сник тот. — Я уж не знаю, гипноз это был или что… Но про то, как открыть дверь, они от меня ничего не узнали. Вернее, половину только — про карточку. Код я им не сказал. Вернее, переврал. Это легко было, ты же помнишь, как я эту считалочку в детстве ненавидел. Вот и придумывал всякие свои варианты.
Антон помолчал, задумчиво покачивая красную ручку.
— Да и прорваться сюда без сопровождающего слабо им оказалось — ты сам знаешь. Ведь не к Первомайской отряд Ланисты ты вел, я сразу понял, а сюда. Что им на Первомайской делать? У покойного главаря Черкизона с Батей любовь с интересом была. Да и другие пути туда есть — обходные. А институт такой пирожок — пальчики оближешь. Не терпелось Михал Сергеичу все своими глазами увидеть. Но сюда теперь обычному человеку не пройти, твари считают эту территорию своим логовом и охраняют до последнего.
— А как же Балагур с Федотовым?
— Это давно было — твари тогда еще не дошли до нынешнего градуса ненависти к человеку. Сейчас они не рискнули бы. Ты же сам рассказывал, с каким конвоем тебя до Партизанской доставили. И то одного потеряли.
— Э, братцы-кролики! — подал голос забытый Кузьма. — Хва болтать — у меня уж палец устал на спусковом крючке. Давайте решать, что делать будем!
— Что делать… — вздохнул Антон. — Что тут решать? Все уже решено…
Он потянул красную ручку вниз, как стоп-кран в вагоне. И тут же пахнуло отвратительным смрадом, от которого у всех запершило в горле и заслезились глаза, замигали красные огни, оглушительно взвыла, разбудив малыша, присоединившего к ней свой тоненький голосок, сирена…
— Стой! — истошно завопил Кузьма, запоздало сообразив, что что-то пошло не по плану. — Стой, с-с… Закрой!..
Но было поздно.
Целая секция толстенной стеклянной стены, роняя с нижней кромки комья присохшей грязи, медленно, но неумолимо ползла вверх, открывая изолированную доселе от остальной части зала вольеру. Тварь словно только этого и ждала: взвыв на высокой ноте, она ужом ввинтилась в узкую щель под стеной, не дожидаясь, когда та остановится. При ее субтильной, на первый взгляд, комплекции это оказалось очень просто. А в следующий момент она уже прыгнула, бросив вперед все свои полторы сотни килограммов мышц, когтей и зубов.
Инга потеряла сознание при первом акте этой трагедии, повиснув всем своим весом на руке запаниковавшего Кузьмы, и тот, разрываясь между противоречивыми желаниями, все же выбрал оборот, бросив свою жертву.
Он был молодцом, этот Кузьма, отличным служакой когда-то. Он даже успел выпустить из автомата очередь. И даже попасть в тварь, сбив ее на пол. Но на этом его везение кончилось.
Автомат выплюнул еще несколько пуль, и его заклинило. Матерясь, Кузьма дергал рукоять затвора, пытаясь выбросить роковой патрон, когда окровавленная тварь вскочила на ноги и, без подготовки, как пружина, взвилась в воздух.
Душераздирающий вопль, казалось, заглушил сирену…
«Хорошо, что Инга без сознания…» — подумал Игорь.
Стараясь не глядеть в ту сторону, откуда доносился хруст костей, он потянулся за автоматом, но Антон опередил его.
— Без оружия, — наступил он ногой на ствол, не давая брату поднять «Калашников» с пола, — она тебя не тронет.
И Князев-младший опустил автомат, про себя заклиная тварь успокоиться. Закрыл глаза, стараясь представить себе ее, потом открыл…
И чуть не заорал от ужаса: тварь стояла над Ингой, по-прежнему лежавшей без сознания. Вернее…
При падении неумело свернутые пеленки рассыпались, и голенький теперь Игорек лежал на спинке, гугукая и беззубо улыбаясь кошмарной окровавленной морде, нависшей над ним. Одного лишь движения страшных челюстей было достаточно, чтобы животное перекусило младенца пополам. Но оно медлило, разглядывая невиданное ранее зрелище.