— Да, — сказал Игнат. — Один «щелчок». И я уже ответил.
Профессор вдруг выпрямился, зашевелился, хотел что-то сказать, но передумал. Закрыл рот.
— Спасибо, брат Игнат. И… один… ффу-у, — поводырь задул свечу. Иван сморщился. Перед глазами плыл призрачный отпечаток язычка пламени… скоро и он исчезнет…
— Нет! — крикнул Кузнецов. — Пожалуйста, оставьте свет! Пожалуйста!
— Думайте, — велел в темноте поводырь. — У вас десять кормежек на раздумье. А они бывают два раза в сутки. Игнат, засекай время. Через десять кормежек я приду, и вы сообщите братьям своё решение.
Когда шаги в темноте удалились, Иван сел на пол. Не верилось, что так бывает. Он выжил, когда в него стреляли в упор, а тут…
Выживу и тут, упрямо подумал Иван. Мне надо домой.
— Вот это да! — Уберфюрер вдруг начал смеяться. — Ученье свет, а неучёных — тьма. Ещё бы не понимать. Они нам таких ввалили, эти незрячие, даже вспомнить страшно. Не, ну это же надо?! — смех вдруг перешёл в откровенный хохот, словно скинхед сбрасывал нервное напряжение и не мог остановиться.
Чёрт. Иван прислонился лбом к железной решетке, металл холодил кожу.
Я бы тоже посмеялся, подумал он. Но такое ощущение, что кто-то не хочет, чтобы я добрался до дома.
Да ну, ерунда. Так и чокнуться недолго. Лучше заняться делом.
Иван встал и начал разминать суставы. Когда придёт время, он будет готов.
Прошло время. Опять неизвестно сколько часов. Но вдруг в темноте раздались шаги — шаркающие, усталые. Звук катящейся тележки. Иван прислонился к решетке — неужели и здесь слепые их обхитрят?
Звон металла. В проём внизу очень ловко всунули что-то металлическое… и ещё одно. Иван протянул руку, нащупал круглый гладкий бок. Так и есть. Миска. А рядом — круглое поменьше. Кружка, запотевшая, прохладная. Бульк! Вода.
— Что это? — спросил он, хотя уже понял.
— Ваш завтрак, — буркнул невидимый тюремщик. — Ешьте.
Шаги и скрип колес тележки удалились куда-то вправо. Иван мысленно прикинул расстояние. Метров двадцать, наверное. А потом поворот… направо, кажется. Мы в старом бомбаре? Может быть.
Ладно, пора завтракать. Чем у них кормят, интересно?
В тарелке оказалось нечто склизкое и шевелящееся. Иван от неожиданности едва не выронил миску. Отдёрнул руку.
— Блин! — Уберфюрер выругался в темноте. Зазвенела миска.
— Что это? — спросил Иван.
— Виноградные улитки, думаю, — раздался в темноте спокойный голос Водяника. Профессор, в отличие от спутников, воспринимал своё пленение как своеобразный психологический эксперимент. — Любопытно. Зря воротите нос, молодые люди. Это прекрасный источник белка, между прочим. Улитки очень неприхотливы. Если достаточно тепло, то они могут размножаться и плодиться, как… скажем, как улитки. Ха-ха. А ну-ка, попробуем, — загремела тарелка, в темноте раздался чмоканье, потом звук жевания. — Неплохо, — сказал Водяник с набитым ртом. — Конечно, не хватает лимона, но всё же… всё же.
— Проф, меня сейчас вывернет, — предупредил Уберфюрер.
О! Иван выпрямился. Только этого нам не хватало.
— Это же деликатес, молодой человек! В прежние времена его в лучших ресторанах Парижа…
— Да знаю я! — ответил голос Уберфюрера. — Но то при свете! При свете бы и я съел парочку. Фигли, деликатес. Но в темноте?! Мерзкие, скользкие…
Профессор закашлялся.
— Зачем же так преувеличивать? — сказал он наконец. — Улитки, конечно, не особо привлекательны внешне и шевелятся, но…
Уберфюрер, в панике:
— Блин, они шевелятся!!
— Кто шевелится?!
Пауза.
— Профессор, это вы сказали? — осторожно спросил Иван, хотя уже понимал, что — нет. Голос был своеобразный по тембру. Незнакомый. С необычным мягким произношением.
— Конечно, нет, — возмутился профессор.
— Миша, ты?
— Не-а.
— Ты ещё меня спроси, — язвительно предложил из темноты Уберфюрер. — Ясно же, что тут есть кто-то ещё, кроме нас трех… извините, профессор… четырех придурков. Эй! Слышишь? Отзовись!
Молчание. Капающая вода.
— Я спросил, кто тут ещё есть? — Уберфюрер начал терять терпение. — А ну отзовись!
Молчание.
— Отзовись, говорю, — ласковым, до мурашек по коже, голосом попросил Уберфюрер. — Я вообще-то добрый, конечно. Но могу и в лоб — даже наощупь. Кто тут есть?
— Я, — сказали в темноте. Эта клетка находилась гораздо ближе к выходу. И когда горела свеча, её обитателя Иван не заметил.
— Кто «я»? Как зовут? — допрашивал скинхед.
— Юра зовут, — ответил тот же голос. Пауза. — Иногда ещё Нельсоном называют.
— Как британского адмирала, что ли? — спросил Уберфюрер.
— Ну… — пауза. — Не совсем.
— У меня есть другие варианты, — Водяник зашептал совсем рядом. — Но что-то я не думаю, что нашему другу они понравятся…
— С какой станции? — продолжал допрос Уберфюрер.
— С Техноложки, — ответил невидимый Юра.
— Ни фига себе! Так ты из «мазутов»? А как сюда попал?
— По глупости.
— Оно и понятно, что не от великого ума, — вздохнул Убер. — Правда, Проф?
Водяник обиженно засопел в темноте.
— Не боись, братан. — подбодрил Уберфюрер. — Мы тебя отсюда вытащим. Кстати, — скинхед помедлил. — У кого есть варианты, как это провернуть?
* * *
Варианты не появились ни через четыре кормежки (двое суток, отметил Иван), ни через пять, ни через шесть.
Тюремщик всё так же шаркающее развозил еду — иногда это были не улитки, а грибы, иногда даже безвкусная, без соли, вареная крупа. Час выбора приближался. А они пока ничего не придумали. Что можно сделать против слепых — в полной темноте? Что вообще можно сделать?
— Профессор, — сказал Кузнецов жалобно, — Я не хотел говорить. Но я уже давно вижу… вижу свет и слышу голоса. Словно со мной кто-то говорит. Но мне кажется, что на самом деле этого нет. Я… что со мной?
— Ничего страшного. Это последствия сенсорной депривации, — сказал профессор.
— Что? — Иван поднял голову.
— Помните, что принесло нам победу над Восстанием?
Иван почесал щетинистый подбородок.
Интересное, кстати, ощущение. Иван снова провёл ладонью по подбородку. Скребущий звук. Словно челюсть увеличилась в размерах и теперь огромная, метр на полтора, как минимум. Провел другой ладонью — м-да. Теперь казалось, что подбородок уменьшился до размера ореха. И вообще: сам Иван маленький, словно был спрятан в шкатулке.