Конвульсии продолжались довольно долго, но в конце концов начали потихоньку затихать. Колдунья приоткрыла глаза, попыталась встать на четвереньки, но плюхнулась набок, словно умирающая собака. Снова поднялась, и снова завалилась. Несколько минут полежала на боку, вытянув руки и ноги, потом снова встала на четвереньки и торопливо помчалась к выходу, мелко перебирая руками и ногами — но не рассчитала направления и влетела головой в стенку шатра.
— Ни хрена ты кефирчику опилась, — покачал головой Тирц. — Ходить уже разучилась.
— Мне… надо… — прошептала шаманка.
— Ох, блин, — вздохнул Александр. — Все так и норовят мне на шею усесться.
Он перекинул ее через плечо, вынес в степь на полверсты от ставки и опустил в высокую густую траву.
Шаманка на получетвереньках отбежала немного в сторонку, присела. Тирц с интересом наблюдал за тем, как она пытается удержать равновесие, а когда шаманка выпрямилась во весь рост, натянула шаровары, а потом со всего размаха грохнулась на спину, плюнул, подобрал и отнес назад. Положив невольницу на персидский ковер напротив входа, он накрыл ее тонким шерстяным одеялом.
— Черт с тобой, завтра расскажешь. Обезьянка.
— Прародительница сказала, что станет тебе помогать ради спасения своей правнучки, — с закрытыми глазами прошептала шаманка. — Что похожих на тебя много, и она устанет рассказывать про всех, кто чего делает. А самый близкий ифрит — женщина, Она худенькая и высокая, с синими глазами и прямыми вороными волосами, остроносая. Всегда ходит с луком, черным и высоким.
— Юлька! — моментально вспомнил Тирц. Юленька из клуба «Черный шатун». Это хорошо, они поодиночке расползлись. Теперь я им поодиночке и объясню, как нехорошо было меня пинками гнать и приказов не слушать. Где она сейчас?
— Она живет в доме, который первым встретился вам весной в дороге на север.
— Ах, вот оно что… — Теперь ему совсем в другом свете представилось наличие пушек у мелкой русской крепостицы и мастерство, с которым неведомый лучник выбивал нукеров из строя. — Вот она, значит, где… Что же, тем лучше.
Он машинально поправил одеяло на плече шаманки и вышел из шатра.
* * *
— Ах, не может быть! — покачала головой Даша. — Неужели ты действительно можешь его натянуть, мой господин? Он же такой тугой.
Невольница снова попыталась оттянуть тетиву и покачала головой.
— Дай! — небрежно предложил Алги-мурза, взял лук, наложил тетиву на сгиб большого пальца — чтобы кожу не порезать, зацепил ее указательным пальцем, резким движением натянул лук почти наполовину и тут же отпустил: пальцу все равно без наперстка больно.
— Ого, вот это да! — в восхищении захлопала в ладоши полонянка. — Какой ты сильный, мой господин.
Разумом татарин понимал, что это всего лишь рабыня, полонянка, наложница, но восхищение девушки все равно льстило, и он жестом подозвал ее к себе, посадил рядом, перекинув руку ей через плечо и накрыв ладонью просвечивающую сквозь шелк грудь.
— Это еще что! Со старого лука пару лет назад на соревнованиях с янычарами в Балык-Кае я пустил пять стрел на расстояние двух полетов стрелы, и три из них попали в натянутую на щит шкуру овцы!
— Невероятно! — затаила дыхание наложница. — Наверное, все просто обезумели от восторга.
— Скорее, от зависти, — многозначительно ухмыльнулся Алги-мурза, свободной рукой дотянулся до чашки с прохладной водой, в которую, кроме того, был выжат сок из кисловатого, недозрелого граната. — Они едва не умерли от зависти.
На самом деле татарин не участвовал в соревнованиях, а лишь наблюдал за ними. А пять быстрых и точных стрел выпустил, подбив локтями округлый живот, османский наместник города Кароки-мурза, навсегда добившись непререкаемого авторитета у янычарского гарнизона. Да оно и понятно — ведь у султанского чиновника в руках был не просто лук — а лук, изготовленный самим Сулейманом. Из такого и он выпустит стрелу на полдня пути. Увы, Алги-мурзе приходится довольствоваться дешевым крымским луком, купленном в Мангупе за пятнадцать кобыл-трехлеток и трех необъезженных жеребцов.
— Но ведь вам приходится выпускать сразу по несколько штук! — поразилась Даша. — Неужели вы не устаете?
— Порой за пару часов по три колчана опустошить успеваешь, — поправил ее Алги-Мурза. — А потом еще несколько часов саблей махать.
— Несколько часов?.. — Русская невольница наклонилась, вытянула из ножен клинок, качнула в руке:
— Тяжелая…
Мог ли Алги-мурза предположить всего полгода назад, что при прикосновении невольницы к его оружию он не изрубит ее немедленно, страшась попытки покушения, а расплывется в довольной улыбке?
— Какой ты сильный, мой господин… — скользнула она ладонью по его плечам — татарин инстинктивно напряг мышцы — по рукам, груди. — Я чувствую эту силу даже через халат!
Однако ладонь проникла уже под тонкую шерстяную подбивку — в своем шатре мурза возлежал только в одном халате, шитом поверху синим атласом. И сейчас татарин ощутил жгучее желание показать рабыне, что сила у него есть не только в руках.
— Эй, Алги!
Мурза вздрогнул и поморщился — русский всегда появляется в самый неудачный момент!
— Алги! — Менги-нукер вошел в шатер, уселся перед ним, принялся ненавязчиво пощипывать ворс ковра. — Мурза, ты помнишь ту крепостицу с частоколом, на которую мы наткнулись, перейдя Дикое поле? Ну, маленькую, с земляным валом и частоколом поверху?
— Помню, — кивнул татарин, отодвигая невольницу.
— Там живет девка. Лучница, высокая, голубоглазая, остроносая, с прямыми волосами. Она мне нужна. А Девлет-Гирей, засранец, не отпускает. Боится, сбегу. Зато обещал дать пять сотен нукеров из рода Мансуровых. Сходи туда, Алги? Крепостица небольшая, с полусотней воинов ты ее возьмешь. Добыча тебе, девка мне. Хорошо?
Русский поднялся.
— Вот и договорились. Девлет обещал, что сотни завтра подойдут. Вот вы послезавтра и отправляйтесь.
Он кивнул и вышел из шатра. Не то попросил, не то приказал. Но отказа и не помыслил. Алги-мурза тихо зашипел сквозь зубы:
— Я ему что, нукер? Не пойду!
Но он уже сейчас понимал, что пойдет. Удачный набег — это слава и добыча. И не так часто его назначали командовать пусть небольшим, но самым настоящим войском, чтобы так просто отмахнуться от такой возможности. Хорошо покажешь себя один раз — значит, в будущем про тебя тоже вспомнят, когда понадобится толковый бей.
— Проклятый русский!
— Ты уезжаешь, мой господин? — Даша испуганно обняла его руками. — А как же я? Я не могу жить, не видя тебя, мой господин. Хоть ненадолго, хоть краешком глаза.
— Это военный поход! — сурово отрезал Алги-мурза.
— И я смогу увидеть, как ты побеждаешь врагов?! — восторженно распахнула наивные глаза полонянка. — Как ты гонишь их этой саблей?