Рядовые Власов и Моховщиков вместе с полицейским капитаном Подопригорой вышли к дороге как раз в тот момент, когда остановились два грузовика и началась выгрузка солдат. Вышедших из леса заметили сразу, хотя не сразу узнали, и потому несколько человек передернули непривычные для армии затворы своих пистолетов-пулеметов. Кто-то даже сменил магазин, обратив внимание на то, что все трое идущих в бронежилетах. Для бронежилета магазин с бронебойными пулями вполне подходил.
Командир роты поднял бинокль, присмотрелся и дал команду:
— Отставить оружие! Это — наши…
Щелкнули предохранители. Оружие было быстро переведено в безопасный режим.
Лесистая сопка от дороги отгораживалась тоже болотиной, но рядовые вместе с капитаном уже не обращали на это внимания, они и без того уже по пояс промокли, поэтому болотину пересекли без раздумий.
Навстречу им вышел командир роты и первый начал разговор еще до того, как все трое поднялись по откосу на дорогу.
— Что со взводом? Почему вы здесь?
— Нас, товарищ капитан, — объяснил рядовой Моховщиков, — сначала старший лейтенант послал вместе с командиром отделения сопровождать товарища капитана Подопригору сюда, к дороге, где есть сотовая связь. Потом мы возвращались и обнаружили засаду на наш взвод. Взвод прошел стороной, но ему в другом месте готовят засаду. Первую засаду оставили для вас. Младший сержант Загоскин, наш командир отделения, послал нас с товарищем капитаном вас встретить и предупредить, а сам отправился взвод догонять.
Капитан Подопригора поднялся, наконец, на дорогу, козырнул капитану Чигринскому и протянул руку, представляясь.
— Что за засада впереди? Кто в засаде? — спросил командир роты.
Заинтересованные услышанным разговором, подошли и два командира взводов.
Подопригора развернул карту и пальцем обозначил место:
— Вот здесь устроились. Сбоку от нашего маршрута. Более сорока человек. Все в камуфляже, но погоны не носят. Трудно сказать, кого представляют. Командовал ими человек, которого называли старшим лейтенантом. Этот старший лейтенант разговаривал по телефону с каким-то своим командиром, которого называл подполковником. На вооружении автоматы Калашникова, кажется, есть ручные пулеметы, миномет, еще собираются на подходе выставить минное поле и «растяжки».
— У них есть связь? — слегка позевывая и показывая свое равнодушие к вопросу засады, спросил старший лейтенант Вахтомыч.
— Проводная линия. Розетка под корнем сосны, — объяснил рядовой Моховщиков.
— Прозвучало слово «командовал»… — задал вопрос командир роты. — Что это значит, что уже не командует?
— Рядовой Моховщиков разнес ему голову очередью… — кивнул полицейский капитан на рядового. Тот подтвердил слова кивком.
— Был бой?
— Не то чтобы бой… — поскромничал Моховщиков. — Просто мы пошли с Загоскиным в разведку. Загоскин уничтожил два крайних поста — четверых бойцов. Потом за спинами остальных прошли к сосне. У них там командный пункт находился. На сосне сидел наблюдатель, под сосной командир с телефоном. Наблюдателя с командиром только успели уничтожить, как другие бегут. Обнаружили убитых и начали стрелять. Пришлось отстреливаться и скрыться.
— Потери…
— С нашей стороны потерь нет. С их стороны — девять человек.
— Уровень подготовки противника оценить можешь? — сразу поинтересовался лейтенант Простодуев. — Как стреляют, как передвигаются?
— Хуже кавказских бандитов, — ответил Моховщиков. — Можно их уничтожать. Нас Загоскин специально к вам отправил, чтобы мы вас вывели на место. Он собирался еще их миномет заминировать и «растяжек» за спинами у них наставить, а потом двинуть взвод догонять.
— Как там по болотам ходить? — спросил старший лейтенант Вахтомыч. — Мокровато?
— Не вплавь, но и не посуху, — коротко охарактеризовал болота Подопригора.
— Понятно, — кивнул Чигринский. — Стройте солдат. Выступаем…
Построение двух взводов по времени ничем не отличалось от построения одного взвода. А передвижение началось с той только разницей, что колонна спецназовцев стала вдвое шире. Взводы шли не один за другим, а рядом, параллельно…
Профессор Груббер не стал дожидаться лифта и пошел по лестнице пешком. Не так и далеко идти — он жил на четвертом этаже. Это подниматься ему было тяжело. Не каждые ноги в состоянии таскать на четвертый этаж сто шестьдесят килограммов профессорского обширного тела. Но сейчас профессор шел, даже не думая, поднимается он или спускается. Однако присутствия духа он не потерял, не растерялся от неожиданно свалившейся на голову ситуации и не забыл сунуть в нагрудный карман трубку с включенным диктофоном. На лестнице в подъезде в этот поздний час никто Владимиру Ивановичу не встретился. И хорошо. Он не был склонен сейчас к разговорам.
На крыльце было светло от единственной слабой лампочки. Дополнительную подсветку создавали светящиеся окна квартир. Невольно подумалось о том, что за этими окнами сидят сейчас счастливые люди, у которых нет забот, сидят и не думают, что кому-то в этот момент может быть плохо, что кому-то предстоит разрешать сложные вопросы, от которых зависит судьба и жизнь не просто человека, а ребенка. И решать эти вопросы должен вот этот большой и немолодой профессор, за которым каждое утро приезжает престижная машина, чтобы вечером привезти его назад. Наверное, жизнь без проблем не бывает, только одни люди умеют их решать, другие нет. И проблемы у всех разные, кому-то не хватает шикарной машины, как у профессора, а кому-то денег, чтобы заплатить за детский сад для ребенка. И каждому его собственные проблемы кажутся самыми серьезными и важными.
Владимир Иванович посмотрел по сторонам. К нему никто не приближался. Тогда он вытащил из кармана свой смартфон, нажал на строчку с последним вызовом и сразу услышал все тот же голос с акцентом:
— Молодец, догадался позвонить, а то я уже сам хотел. Я тебя вижу, профессор Груббер. Сейчас иди прямо через двор до детской площадки. Я там тебя жду, не люблю на свету разговаривать. Я по натуре своей человек темный.
«Черный ты человек», — подумал профессор, имея в виду не национальность, а черные дела, потому что похищение ребенка назвать светлым делом было невозможно. У взрослых всегда много разных дел, но вмешивать в их решение малолетних детей, да еще под угрозой их жизни, — это уже дело точно черное, чернее трудно что-то придумать. И за это следует серьезно наказывать.
В том, что этот человек будет серьезно наказан, профессор не сомневался. Он сам бы, несмотря на свой возраст и не слишком крепкое здоровье, мог бы наказать его, просто навалиться и задушить — на это сил в руках хватит. Мало кто сможет отбросить от себя сто шестьдесят килограммов веса, мало кто сможет вывернуться из-под него, если он навалится.
С этими мыслями Владимир Иванович решительно пересек двор. Детская площадка располагалась точно посередине двора, в равном доступе для жителей двух противостоящих домов. И хотя темный человек, как он себя охарактеризовал, не любил быть на свету, площадка тем не менее была достаточно освещена. Свет на нее, как и на крыльцо, падал из окон, и профессор сразу увидел того, кто вызвал его во двор.