Девочка в зеленой косынке пришла в клуб-столовую, устроенную в одном из домов предприимчивым интендантом, который изрядно нагревал руки, отпуская еду и выпивку в кредит под шестьдесят процентов. Поколебалась, потом приблизилась к столу, за которым сидели со всеми нами Порта и Малыш.
— Где мой папа? Его нет уже три дня. Нам с Настей нечего есть.
— Кто твой папа, глупышка? — любовно спросил Старик, а Порта похотливо щелкнул языком.
Девочка ответила ему тем же. Мы громко захохотали.
— Мой папа крестьянин, Владимир Иванович Васильев. Из белого дома возле речки.
Воцарилась тишина.
Старик поскреб затылок и в отчаянии оглядел нас, прося о помощи, но мы отодвинулись от него. Что мы могли сказать? Члены трибунала в Житомире были жестокими людьми. Им нравился вид свисающей с балок веревки, особенно если на ней висел человек.
— Девочка, его увезла полевая жандармерия. Произошла нелепая история. Писарь написал на листе бумаги несколько лишних слов.
— Куда увезли папу?
Старик провел ладонью по волосам. Порта ковырял в ухе спичкой.
— Я точно не знаю. Машина поехала на запад, к шоссе.
Девочка, которой было от силы четырнадцать лет, обвела испуганным взглядом грязные, небритые лица с каплями водки в уголках рта и крошками махорки в волосах бороды. Лица чужеземных солдат в иностранных мундирах, которые арестовывали бедных крестьян, вешали их или отправляли на запад, откуда не возвращался никто.
— Ты одна дома? — спросил Штеге, чтобы нарушить молчание.
— Нет, там Настя, она больна.
— Кто такая Настя?
— Моя сестренка. Ей всего три года.
Мы принялись кашлять и сморкаться. Малыш плюнул.
— Будь проклят весь этот мир и прежде всего «охотники за головами!»
— А кто стряпает? — спросил Старик.
Девочка поглядела на нас.
— Я, кто же еще?
— Да, конечно. Но у вас нет еды. Где ваша мать?
— Ее забрали люди из НКВД, когда уводили дедушку. Еще до войны.
Малыш подошел к интенданту. После недолгого, но ожесточенного спора вернулся с буханкой хлеба и кульком соли.
— Вот, получай от Малыша. — И в раздражении ударил пинком по ножке стола. — Бери, а то выброшу.
Девочка кивнула и спрятала хлеб и соль за пазуху.
— Садись за стол, сестренка, — приказал Порта.
Солдаты сдвинулись, чтобы освободить ей место.
Она села.
Порта сгреб ложкой в крышку котелка остатки еды Малыша, Штеге и своей, придвинул к девочке.
— Ешь. Ты, должно быть, голодная.
— Я побегу домой. Может быть, папа вернулся.
И вопросительно посмотрела на нас.
Все, отводя глаза, молча курили, набивали трубки или пили большими глотками водку из горлышка.
Старик потеребил нос.
— Нет, садись и ешь. Твой папа не вернулся. — После краткой паузы с подавленным видом добавил: — Пока что.
Девочка осторожно, с легкой робостью села на край грубой скамьи. Сдвинула зеленую косынку на затылок и жадно принялась есть руками, не обращая внимания на протянутую Стариком ложку.
— У меня дочка примерно ее возраста, — объяснил Старик, смахивая с заросшей щетиной щеки предательскую слезу. — Теперь эта девочка останется совсем одна.
Подошел интендант и молча поставил перед ней кастрюльку с теплым молоком. Малыш приподнял густые брови и выразительно свистнул.
— Это что такое? — закричал интендант, досадуя, что выказал какие-то обычные человеческие чувства. — Ты заплатишь за молоко, дылда! — И угрожающе помахал карандашом. — Запишу его за тобой в долговой в книге на тот случай, если погибну. Малыш из пятой роты. Не думай, что получишь от меня беспроцентный кредит. Нет-нет, заплатишь шестьдесят процентов. Ха-ха, стервятник! Не ожидал этого!
Малыш доверительно подмигнул Порте.
— Слышал, что сказал этот коммерсант?
Потом вскочил и метнул нож с выкидным лезвием вслед уходящему интенданту. Нож пролетел впритирку с его плечом, длинное лезвие глубоко вошло в деревянную стену. Интендант побледнел.
— А ну принеси обратно нож! — заорал Малыш. — Кому сказано? Неси, говорю!
Интендант вытащил нож из стены и почтительно положил перед Малышом. Когда стал поворачиваться, Малыш схватил его за грудки и яростно затряс.
— Ты гнусная свинья и гнусный вор. Разве не так? Повтори…
— Поганец с нашивками, — подсказал Порта.
— Да, — выкрикнул Малыш. — Поганец с нашивками, трусливый поганец с нашивками. Повтори сейчас же, черт возьми!
Полузадушенный интендант повторил оскорбление.
Малыш потребовал повторить его трижды.
Торопливо кивая, интендант повторил, лицо его принимало лиловый цвет. Малыш отшвырнул его, и он кубарем покатился к стойке. Последние несколько шагов прополз на четвереньках.
Малыш наклонился к сжавшейся девочке.
— Не бойся, дорогуша. Малыш — богобоязненный человек, он защищает слабых. Аминь!
И перекрестился, полагая, что, раз стал богобоязненным, это необходимо.
Штеге достал из кармана пачку рублей и бросил девочке. Его примеру последовали несколько человек. Даже большой любитель денег Порта достал пачку, старательно пересчитал кредитки, потом перехватил их резиновой ленточкой и вручил ей.
Малыш щелкнул пальцами интенданту, и тот немедленно подбежал.
— Пакет еды для девочки и сколько-нибудь русских денег, — приказал Малыш.
Интендант, не возразив ни словом, наложил ей пакет еды и сунул в него пачку рублей.
Девочка захотела домой. Туго повязала под подбородком зеленую косынку и подпоясала веревкой старый армейский китель.
Штеге с Легионером вызвались проводить ее. Взяли пистолеты, надели белые халаты и по бокам от нее вышли в темноту.
— Как думаешь, расстреляют его? — спросил Бауэр у всезнающего Старика.
— Убивать людей стало обычаем. Многим детям придется испытать то же, что этой девочке.
— Хорошо, что мы не знаем обо всех казнях, — сказал Плутон. — Как думаете, у того человека, которого расстреляли вчера в Каралях, были дети?
— Кто знает. Но лучше не спрашивать; это лишь причиняет боль, и жизнь становится невыносимой, — ответил Старик.
Порта неожиданно оживился и распрямил ссутуленную спину.
— Может, выкрадем отца этой девочки?
— Как ты собираешься это сделать? — усмехнулся Старик. — Думаешь, его не охраняют?