Горы снова конвульсивно содрогнулись, словно от какой-то сильной внутренней боли. Небо прорезали полосы красного и голубого огня. Местность на много километров вокруг словно бы купалась в море вечного пламени, мы зажмурились от яркой вспышки и поглубже вжались в окопы. Пока что основной удар выдерживали русские, но и нам было не особенно сладко.
— Черт возьми! — проскулил Хайде, утирая дрожащей рукой лоб. — Не знаю, что делают с русскими эти установки, но из меня они просто душу выматывают. Эти идиоты как будто понятия не имеют, куда бьют…
— Осторожно! — заорал Штайнер. — Русские вступают в бой!
Едва он умолк, земля задрожала — в перестрелку включилась тяжелая русская артиллерия. Мы свернулись в своих окопах калачиком, как собаки на улице в зимнюю ночь, машинально прикрывая ладонями каски. Сквозь полуоткрытые веки я увидел, как позади нас поднялась стена пламени от взорвавшихся русских крупнокалиберных снарядов, и меня обдало волной горячего воздуха.
Потом неожиданно — так неожиданно, что я ощутил потрясение — наступило затишье. Обстрел прекратился, и не было слышно ни звука.
Те из нас, кто уже успел повоевать, остались лежать, свернувшись, в окопах, однако несколько новичков беспечно высунулись, дабы посмотреть, что происходит. Лейтенант Шпет крикнул им из окопа:
— Не поднимайте голов, чертовы болваны!
Кое для кого предупреждение оказалось запоздалым, потому что так же внезапно, как наступила тишина, раздалась новая серия взрывов. Гораздо более близких, чем предыдущие — можно сказать, прямо у нас перед носом.
— На третий раз накроют, — пробормотал Барселона. — Аккурат угодят в нас.
Я подумал, что он, возможно, прав. Русские не могли все время мазать. Удача должна была нам изменить.
— У них корректировщик где-то там в соснах, — сказал Штайнер.
Во время секундного затишья он рискнул приподнять на несколько дюймов голову и крикнул Порте:
— Эй, Порта! Сними этого гада, а? Тогда, может, получим минутку покоя.
— Попытаюсь, — ответил Порта. — Чего не сделаешь ради спокойной жизни — только бы засечь каналью.
Он вылез из окопа, отполз немного вперед, растянулся во весь рост и стал оглядывать сосновый лесок через инфракрасный прицел своей винтовки [10] .
— Я мог бы рискнуть, — сказал Малыш, достав из кармана удавку и выглядывая наружу. — Держу пари, я смогу подобраться к нему. Только обвить бы проволокой горло, и мы…
— Назад! — прошипел лейтенант Шпет.
И очень вовремя. Едва Малыш спрятался обратно в окоп, раздался очередной залп. Снаряды упали среди траншей, и по всей их длине послышалась обычная какофония криков и воплей тяжелораненых.
— Ну, вот, — сказал Барселона. — Несколько бедняг покалечено и убито — может, они теперь оставят нас в покое.
— Ну да, пока мы опять не начнем пальбу из этих гнусных реактивных установок, — злобно произнес Хайде.
Легионер подполз к Порте. Острыми глазами засек движение среди сосен и ткнул Порту в бок.
— Вон он — спускается — видишь? Справа от большой сосны. Смотри внимательней, а то прошляпишь его!
Порта приложил винтовку к плечу и стал напряженно вглядываться в прицел.
— Где, черт побери? Не вижу.
— Смотри — видишь вон ту большую сосну? Которая сильно возвышается над другими? На три пальца вправо…
— Ага! — Порта торжествующе поднял большой палец. — Да, теперь ясно вижу этого ублюдка… спускается вниз… ничего не подозревая… У этого хмыря на груди орден Ленина! Кто бы мог подумать? Орден треклятого Ленина [11] …
— Кончай болтать, черт возьми, делай дело! — прошипел сквозь зубы Легионер.
— Ладно-ладно, не паникуй, — спокойно ответил Порта. — Времени достаточно. Еще один шажок вниз…
Говоря, он приложил палец к спусковому крючку. Раздался короткий, отрывистый хлопок, и ничего не подозревавший корректировщик рухнул к корням сосен, половина его черепа была снесена. Легионер кивнул.
— Молодец. Давай свою книжку, отмечу.
Порта протянул маленькую желтую записную книжку, какие носили все меткие стрелки для ведения счета. Легионер отметил последний успех Порты и полистал предыдущие страницы.
— Недурно, — заметил он.
— Я не меньше прикончил удавкой, — с завистью сказал Малыш. — А для этого, знаешь, требуется куда больше мужества. Тут не сидишь на заднице, таращась в бинокль, нужно подходить вплотную… — Он вызывающе кивнул Легионеру, а затем, пораженный внезапной мыслью, снова повернулся к Порте. — Слушай, а как у него с зубами?
— Не видел их, — с сожалением ответил Порта. — Этот хмырь ни разу не улыбнулся. Может, посмотрим? Все пополам?
Второго приглашения Малышу не требовалось. Они поползли к рощице, рискуя жизнью ради возможности поживиться золотыми коронками.
Лейтенант Ольсен тоже воспользовался возможностью размять ноги.
— Подмени меня, ладно? — обратился он к Шпету. — Пойду, узнаю, чего нужно этой старой бабе оберст-лейтенанту. Я недолго.
И побежал к относительной безопасности леса, где у оберст-лейтенанта размещалась штаб-квартира. Какой-то пулемет начал изрыгать трассирующие очереди, но пулеметчик явно был растяпой, и они прошли стороной, не причинив Ольсену вреда.
Пока что это было все. Остальное мы узнали мало-помалу — когда Ольсен давно уже вернулся.
Оказалось, что когда он, тяжело дыша, вошел в коттедж, оберст-лейтенант выказал нежелание отвлекаться, но в конце концов снизошел до того, чтобы выслушать донесение Ольсена, которого сам срочно требовал совсем недавно. Семеро составлявших ему компанию офицеров слушали с таким же безразличием.
Они сидели вокруг стола под толстой скатертью, обильно уставленного едой и вином. Ольсен, думая, что, видимо, оказался в некоей стране чудес, по ходу донесения оглядел все, что там было: хрустальные вазы с цветами; сияющую хрустальную люстру; голубую фарфоровую посуду; денщиков в белых куртках, почтительно стоявших у подлокотников кресел. На миг голос его дрогнул; казалось невероятным, что жестокое побоище и роскошный ужин могут проходить одновременно, всего на расстоянии считанных метров одно от другого.
Когда он умолк, оберст-лейтенант фон Фергиль вставил в глазницу монокль и придирчиво осмотрел дерзкого лейтенанта, прибежавшего с поля боя, чтобы прервать его ужин. Сперва взглянул на толсто покрытые засохшей грязью сапоги Ольсена, потом его взгляд медленно пополз вверх по перепачканному черному мундиру, мятому и рваному, заскорузлому от въевшейся за несколько месяцев фронтовой грязи. Танкистские эмблемы в виде мертвой головы, пожелтевшие и покрывшиеся налетом, насмешливо усмехались ему, бесстыдно заявляя, что давно не были чищены до зеркального блеска, как того требует устав. Испачканная красная лента Железного креста оканчивалась не орденом, а клочковатой бахромой. Железный крест был потерян, когда подбитый танк лейтенанта охватило пламя. Левый рукав шинели держался на нескольких нитках. Кожаный клапан кобуры был оторван. Вместо офицерского ремня на нем был солдатский. Правая рука почернела от запекшейся крови.