Бордель привели в порядок. Пыли на балках больше не было. Появились новые девицы. Большая рыба, висевшая над столом мадам, исчезла. Вместо нее на стену повесили бычью голову. На один из рогов кто-то повесил чулки-паутинки и голубые трусики. Их оставили висеть в виде своеобразной торговой марки.
Легионер, разумеется, не мог принять участия в этой игре. Когда мы удалились с девицами, он сел за стол с пятью бутылками вина и тарелкой какой-то чертовщины из китайского ресторанчика в подвале.
Две побывавших в Африке девицы остались развлекать его. Казалось, что чувствуется запах верблюдов.
На поставленных в ряд столах танцевала совершенно голая женщина. Она изгибалась и вертелась в танце, выпячивала живот и кружилась колесом. На ее теле играли разноцветные подсветки, красный луч постоянно останавливался на самых интимных местах.
Удержать Малыша было невозможно.
В конце концов Легионеру пришлось оглушить его бутылкой.
После ночной экскурсии я вернулся в госпиталь перед самым обходом.
Товарищи покрывали меня, но Линкор, как обычно, была на месте. Она видела, как я вошел. Бросила на меня убийственный взгляд и огласила пустые коридоры своим мужским голосом:
— Быстро марш в палату, поросенок!
— Иду, сестра, — ответил я негромко.
Выражения, рокотавшие подобно затихавшему грому у меня за спиной, были отнюдь не материнскими
— Хорошо было? — с любопытством спросил Малыш. И, не дожидаясь ответа, усмехнулся. — Я сам только что вернулся с похождений. Сразу с троими. Пробовали когда-нибудь такое? Будто попал прямо в рай — тот самый, о котором твердит эта чешская свинья Мориц, — где тебя встречает музыка арф и пение девочек-ангелочков в сиреневых трусиках и узеньких лифчиках с красными бантиками.
Он щелкнул языком и облизнул полные губы. Собрался рассказать о ночных похождениях более подробно и красочно, но ему помешал обход.
Доктор Малер остановился у койки Морица и взглянул на индивидуальную карту пациента, которую подала ему Линкор. Как обычно, он мурлыкал песенку. Одними губами. Немного почитал и замурлыкал снова низким голосом, пристально глядя на судетского добровольца.
— Ну, как себя чувствует наш искатель приключений?
— Неважно, Herr Oberstabsartz [74] , — прокричал Мориц, как учил его унтер-офицер в учебке.
На губах доктора Малера появилась легкая улыбка.
— Вот как? Мой дорогой друг, ты далеко не так плох, как тебе кажется.
Он повернулся к Малышу, лежавшему в положении «смирно», вытянув руки вдоль боков. Выглядел Малыш потрясающе глупо.
— Этот пациент чувствует себя лучше!
Малыш испуганно ахнул, но доктор Малер не услышал этого. Улыбнулся и снова принялся мурлыкать губами.
— Общее состояние пациента в данных обстоятельствах превосходное. Пациент просит выписать его в свою дивизию, в батальон выздоравливающих.
Малыш приподнялся на локте и уставился на него в крайнем изумлении. Главный врач посмотрел на здоровенного хулигана и улыбнулся.
— Поскольку удовлетворить желание пациента возможно, он будет выписан…
Доктор Малер стал считать по пальцам.
— Во вторник, седьмого числа, — подсказала Линкор.
Доктор Малер слегка улыбнулся и дружелюбно кивнул ей.
— Отлично, сестра. Во вторник, седьмого.
Малыш разинул рот. В глазах его стоял ужас. Он понимал так же мало, как и мы, что на уме у главного врача.
Линкор записала это распоряжение протестующе скрипевшей авторучкой. Ее круглые щеки сияли.
Малыш бросил на нее душераздирающий, молящий взгляд.
Доктор Малер быстро повернулся к койке Морица. Взял руку судетца и, к нашему облегчению, сказал:
— Желаю всего наилучшего! Надеюсь, ты у нас хорошо отдохнул.
Малыш с облегчением откинулся на подушку.
— Этот пациент бледен, — сказал доктор Малер, глядя на него.
Линкор фыркнула и протянула главному врачу его индивидуальную карту, где говорилось больше о дисциплинарных взысканиях, чем о болезни. Врач потрогал большой шрам Малыша, послушал сердце. Потом легкие.
— У пациента сильно затруднено дыхание. Воспалены бронхиолы, — продиктовал он.
Линкор неохотно записала это скрипевшей авторучкой.
На лице Малыша появилось выражение безграничного страдания.
— Неприятный запах изо рта, язык сильно обложен.
Малыш далеко высунул язык. Громадный кусок грязного мяса, сильно попорченный табаком и алкоголем.
— А в остальном как дела, мой друг? — саркастически спросил доктор Малер, глядя в страдальческое лицо Малыша.
— Herr Oberstabsartz, когда лежу, то чувствую себя хорошо, — заговорил Малыш голосом умирающего. — Но как только встану, становится плохо. — И выразительно махнул рукой. — Становлюсь как пьяный, Herr Oberstabsartz, голова кружится. Руки слабеют, как было бы, если б вернулся в этот клоповник утром в четыре часа, обойдя все кабаки в городе. Скверно, Herr Oberstabsartz, очень скверно. Только в горизонтальном положении хорошо.
— Гммм.
Доктор Малер кивнул, задумчиво мурлыча марш Радецкого [75] .
На миг показалось, что Малыш хочет присоединиться к мурлыканью, но не успел он начать, как доктор Малер кивнул снова.
— Понимаю. Никакого аппетита, только жажда?
— Никакого, — слабо простонал Малыш, не имевший ни малейшего представления о том, что такое аппетит.
Доктор Малер с улыбкой кивнул и продиктовал:
— Пациент будет неделю на щадящей диете. С койки ни в коем случае не вставать. Горячие грелки. Теплые компрессы. Контрастные ванны. Клизмы. Кроме того, думаю, нужно сделать пробный завтрак с помощью резиновой трубки.
Линкор злобно усмехнулась, обнажив желтые зубы. Доктор Малер кивнул Малышу и пошел к другим пациентам.
Малыш не осознал полностью весь ужас случившегося, пока не кончился обход. Он сыпал проклятьями и бранью, но понимал, что облегчения этой участи не будет.
Линкор сама взялась ставить ему клизму и обращалась с ним отнюдь не деликатно.
Они кричали, рычали, угрожали. Оба не замечали ничего, кроме друг друга и инжектора. Малыш должен был держать трубку. Вода проливалась. Линкор кипела от злости, но сдаться отказывалась. Малыш рычал, что испражнится ей на голову, и намерение это было совершенно серьезным.