Визит атамана не остался не замеченным Комучем, и встревожил кое-кого из руководителей. Следом за Дутовым, хотя самого атамана в Омске уже не было — он быстро покинул город, — в Сибирь прибыл заместитель председателя Комуча Брушвит [44] . Параллельно с «заместительством» Брушвит тянул еще одну лямку — командовал в Самаре финансами. Он отличался сообразительностью, коварством и умением разделываться с врагами. Дутова Брушвит невзлюбил еще во время посещения атаманом Самары, при упоминании его имени брезгливо морщил лоб и предупреждал своих товарищей:
— Это коровье седло нас обязательно облапошит.
Так оно и получилось.
Сведения о том, что говорил оренбургский атаман на встречах в Омске, Брушвит собрал очень скоро — сибирякам не был чужд такой разговорный жанр, как «стук», — и в Самару Брушвит вернулся кипящим от злости.
— Неплохо бы с этого толстого куска мыла содрать генеральские погоны, — заявил он.
— Неплохо бы, — согласились с ним самарские коллеги, — только как это сделать? Стоит нам совершить хотя бы одну такую попытку, как оренбургские казаки нас не стальными саблями, а деревянными изрубят в капусту.
Одно успокаивало членов Комуча — доклад атамана был встречен в Сибири без особого восторга, некоторые омские деятели вообще приняли его с иронической ухмылкой:
— Дутов раскукарекался, как петух, решивший снести яйцо, а толку-то? Гораздо лучше петуха это делает курица. Она умеет… А Дутов нет.
Но разойтись с Комучем Дутов никак не мог, а Комуч никак не мог существовать без Дутова — атаман прикрывал слишком большой участок фронта. Если он сделает хотя бы один шаг в сторону, образуется такая дыра, в которую унесет не только всех самарских политиков, но и политиков казанских, уфимских, пензенских, вятских… Поэтому, когда Дутов просил у Самары боеприпасы, Комуч в этом ему не отказывал. То же самое было и с продовольствием — в Самаре имелись такие богатые запаса хлеба, что Комуч мог накормить не только Дутова, но и войска всех казачьих атаманов России. У Дутова же с хлебом было еще хуже, чем со снарядами — решить этот вопрос самостоятельно он не мог.
И тем не менее тридцатого июля он объявил о полной автономии своего войска и, соответственно, территории, которую занимали казаки. Осталось только поставить смотровые вышки, да протянуть колючую проволоку — и готово такое же суверенное государство, как Франция с Бельгией.
На следующий день из Самары в Оренбург была отправлена телеграмма о лишении Дутова всех полномочий. В ответ Дутов привычно сложил из трех пальцев общеизвестную фигуру и потыкал ею в сторону Самары:
— А этого не хотите?
В Оренбург из Самары отправился член Комуча Подвицкий. Цель его командировки была ясна как Божий день — подчинить Самаре зарвавшегося Дутова и вместе с ним — строптивых казаков, переждавших худые времена в Тургае. Кстати, повстанцы, остававшиеся на территории войска, чтобы бороться с красными, никак не могли простить участникам «сытого» тургайского похода того, что те пытались отсидеться в Тургае, погреться на печке у тамошних вдовушек — приравнивали такие действия к дезертирству. Это Подвицкий хорошо знал и решил использовать в борьбе против атамана.
На шее Дутова, похоже, начала затягиваться веревка. Подвицкий сумел создать в Оренбургском войске оппозицию Дутову. Семена, посаженные им, дали неплохие всходы.
Первым против Дутова выступил полковник Каргин, — фигура в войске очень приметная. Каргин был атаманом Первого военного округа. Когда Дутов зализывал раны и приводил себя в порядок в Тургае, Каргин исполнял его обязанности — был официально избран временным войсковым атаманом. Именно Каргин поднял казаков против красных, именно он создал несколько повстанческих отрядов, принесших красным немало хлопот… А Дутов? Дутов тогда ушел от борьбы.
— Я разочаровался в нашем атамане, — заявил Каргин осенью восемнадцатого года.
Узнав об этом, атаман пробурчал:
— Я понимаю, почему часть офицеров недовольна мною… Потому, что я не продвигаю их на более высокие посты. Если у человека потолок командира сотни, он не может вести за собою полк. Командные должности предназначены только тем, кто умеет командовать… И в бою, и в политике.
Против Дутова выступил и есаул Богданов — однофамилец члена войскового правительства, человек храбрый, резкий, умеющий взмахом шашки разрубить на лету воробья, — командир полка. В июне восемнадцатого года он первым вступил в Оренбург. Когда были розданы все лавровые венки, Богданову ничего не досталось, и он сказал с неподдельной горечью:
— Нас благодаря атаману Дутову просто постарались забыть. Напрасно сделал это Александр Ильич. А вот потомки, они обязательно нас оценят. О наших скитаниях, о наших страданиях станет известно России. Как станет известно и о тех лжегероях, которые не принимали участия во взятии города, но были возвеличены и объявлены победителями.
Богданов умел выражаться витиевато, но главное в нем было то, что есаул был упрям, как бык, и всегда добивался цели. Есаул опубликовал в меньшевицкой газете «Рабочее утро» две статьи — обе стреляли по Дутову. Атаман лишь морщился, да ожесточенно крякая, тер рукою шею:
— Вот поганец! Поганец однако… Снять бы с есаула штаны и высечь прилюдно.
Дутов решил примерно наказать Богданова, и ему это удалось.
Двадцатого сентября в Оренбурге собрался Третий чрезвычайный казачий круг. Один из вопросов был посвящен Богданову. Есаула обвинили в том, что он отказался исполнять приказы командующего фронтом генерала Красноярцева — раз.
Не исполнял распоряжения атамана Дутова — два. Выступил в газете с письмом, оскорбляющим войсковое правительство, — три. Самовольно присвоил своему полку имя собственного отца — четыре. И пять — «представил самого себя к производству в чин полковника за подвиги, которые произведенным дознанием не подтвердились», — минуя даже звание войскового старшины.
Есаула Богданова публично высекли.
Дутов, считая себя крупной политической фигурой, обзавелся собственным поездом и личным салон-вагоном, который, кстати сказать, был когда-то закреплен за премьером российского правительства Столыпиным и славился отделкой: красным деревом, бронзой, дорогим бархатом. К поезду был приставлен солидный конвой и постоянная охрана, кроме того, многочисленные повара и приживалки — юные и очень привлекательные. Дутов полюбил роскошь.
Саше тяга Дутова к роскоши нравилась, а вот появление в поезде дам — нет.
— Выгони этих беспутных девок из своего вагона, — потребовала она.