— Ну, кто из нас оказался прав? — усмехнулся Шерстев.
— Интересный экземпляр! — Черный повысил голос, обращаясь к Саше: — Понимаете, что вас расстреляют?
Саша глядела на него и думала, что жить осталось минуты. Она умрет, а убийца Андрея Шагина будет жить, ходить по земле.
Она повернулась, толкнула ногой дверь.
У дома ее ждал конвой.
По тому, как уверенно повели ее в лес, она поняла, что конвойные получили все указания…
Она закашлялась. Почудилась какая-то тяжесть на груди. Вспомнила: в лифчике еще лежит пистолет, переданный Грохой.
— Развяжите мне руки, — сказала она. — Развяжите руки, и пусть подойдет полковник Черный. Мне надо передать ему важные сведения.
— А ну, оборотись! — сказали сзади.
Она повернулась на голос.
Тут же ударил выстрел.
Гарсия ждал у аэроплана до темноты. В десятом часу вечера зачехлил мотор, привязал аэроплан к вбитым в землю кольям, решив идти к атаману, выяснить причину задержки. Но вдруг остановился. Пальцы потянулись к карману комбинезона, где находилась записка — та, которую утром передала Саша.
Как же быть? Парень, наверное, явился на место встречи и ждет.
Он вернулся к машине. Долго ходил вдоль опушки леса, подняв над головой записку, звал адресата…
Не дождавшись, побрел к лагерю.
Атаман и его гость уже спали. У сторожки сидел Леван и при свете свечи чистил сапоги хозяина.
Здесь Гарсия узнал обо всем.
У него хватило выдержки выслушать горца и ничем себя не выдать.
Он присел под деревом, чтобы выкурить папиросу, успокоиться. Снова нащупал в кармане записку. Адресат не придет за ней. Никогда не придет… Но записка должна быть доставлена. Куда же? В город, советским властям. Пусть знают, как жила и погибла эта удивительная девушка!..
Так было принято решение.
Подошел истопник, собиравший дрова для бандитской кухни. Устроился рядом, попросил табаку.
Закурив, рассказал, что ходил к оврагу поглядеть на убитую. Совсем еще молодая…
Энрико взял его за руку. Мучительно искал нужные слова на чужом языке и не мог найти. Вскочив на ноги, стал показывать, как действуют лопатой.
— Где похоронили? — догадался истопник. — Да нет, пока не зарыли. Утром зароют. Хочешь взглянуть на нее?
— Гарсия закивал.
— Туточки. — Истопник показал направление. — Сотня шагов — и будешь на месте.
Он встал, каблуком раздавил окурок, побрел к своей кухне.
Гарсия направился к оврагу.
Высоко в безоблачном небе светила полная луна, и пилот сразу увидел лежавшую.
Но она была не одна. Кто-то стоял возле нее на коленях!..
Испанец отпрянул. Из-под ноги сорвался камень, с шумом покатился по склону оврага.
Тот, кто был внизу, испуганно оглянулся. Гарсия узнал Степана Гаркушу.
Бандит тоже опознал авиатора, поманил его пальцем.
Гарсия прыгнул в овраг.
— Бьется сердце-то! — зашептал Гаркуша.
Пилот упал на колени, приложил ухо к Сашиной груди. Уловил слабый прерывистый стук.
Они сбросили с себя рубахи, стали рвать их на полосы, обматывать рану на груди девушки.
Перевязка была закончена. Тогда Гаркуша показал Энрико маленький пистолет. Оружие было обезображено глубокой вмятиной возле казенника.
— Здесь был, — Гаркуша показал Саше на грудь. — Пуля в него и шмякнула.
Гарсия снова вспомнил парня, с которым Саша встретилась в лесу.
Гаркуша поднял Сашу на руки:
— Куда понесем?
— Ко мне!
Путь в две версты тянулся бесконечно долго: при малейшей опасности они хоронились в кустах.
И вот наконец аэроплан.
Сашу усадили на сиденье, крепко привязали. Энрико снял чехол с мотора.
Теперь предстояло ждать рассвета.
Они расположились в неглубокой ложбинке, свернули папироски. Здесь можно было курить, не опасаясь, что огонь увидят в лагере. Гаркуша полез в карман, вытащил часы и сережки:
— Ей отдашь. Как придет в себя, сразу и отдай. Скажешь от кого…
Пилот опустил подарки в карман комбинезона, где лежали записка и обезображенный пистолет.
— Жаль мне ее стало, — продолжал Гаркуша. — Сперва позабавиться думал. А потом пожалел… Хотел сделать, как лучше. Не моя вина, что не вышло…
Стало прохладно и сыро. Луна скрылась. Сразу потемнело. Но это продолжалось недолго. Вот далеко на горизонте небо стало розовым, по самому его краю пролегла прозрачная полоса. Налетел ветерок, тронул траву на краю ложбины.
— Пора, — сказал Гаркуша.
Они встали, пошли к машине.
Гарсия пощупал пульс у Саши.
— Ничего, — сказал он. — Будем лететь!
— С Богом, — сказал Гаркуша.
Он влез в кресло авиатора, положил руку на рычажок газа, как учил испанец.
Гарсия рванул лопасть пропеллера. Рванул снова. Мотор застучал.
Гаркуша спрыгнул на землю, поспешил к хвосту машины, где должен был перерезать веревку, удерживающую аэроплан возле дерева.
Энрико уже сидел на своем месте, надевал очки.
Самолет дрогнул, пошел навстречу светлой полоске на горизонте.
Мотор ревел напряженнее, злее.
Машина все убыстряла бег. Вот уже повисла в воздухе, пошла вверх, теряя очертания, будто растворяясь в сумраке начинающегося дня.
Швертбот обогнул скалистый мыс Султан и вошел в бухту. Здесь он взял круче к ветру, направляясь к далекому бую. В ночную пору белый мигающий огонек буя можно разглядеть за несколько миль. Ориентируясь на мигалку, танкеры из Махачкалы и Астрахани легко находят дорогу к причалам нефтяного порта Баку.
У этого буя предстояло повернуть и швертботу: при сегодняшнем береговом ветре такой маневр позволил бы точно выйти к бонам городского яхт-клуба.
Маленьким судном управлял Энрико Гарсия. За последние годы он мало изменился — разве что стал жилистее и суше да резче обозначились надбровные дуги на костистом смуглом лице.
На борту он был не один. Рядом сидела Саша. В кокпите [10] спала на разостланных пробковых поясах девочка лет четырнадцати — дочь.
Сегодня Энрико исполнилось сорок пять лет. Накануне на семейном совете было решено, что в выходной день они совершат морскую прогулку по островам, вернутся под вечер. Ну, а ежели появятся гости, что же, в доме есть бочонок вина.