– Я не собираюсь стрелять.
– Возможно. Только это не меняет дела.
Они продолжали смотреть друг другу в глаза. Никто из них не знал, что произойдет через минуту, но каждый знал, что развязка неминуема.
– Ты не ответил на мой вопрос, – первым прервал молчание фон Рентельн. – Ты мог бы вернуть мне мой нательный крест?
– Да.
Они обменялись крестами и снова разошлись по своим местам.
– И – последнее. Химеру своей мечты я хотел бы похоронить здесь. Здесь и сейчас. И ты не помешаешь мне. В конце концов и тебе самому так будет легче. «Лучше бы им не познать пути…» Никому и ничего не придется объяснять. Помнишь, Глеб, полковник Чернецов подарил нам с тобой новенькие револьверы? Я свой сохранил. Хотя ты гордился своим больше. Возвышеннее. Помнишь? Забыл… Понимаю. Чтобы тут выжить с таким прошлым, как наше, память укорачивать надо основательно. Иначе…
Фон Рентельн вытащил из гранатной сумки замотанный в серый холст наган. И, как только, размотав тряпку, он взял его в правую руку, раздался винтовочный выстрел. Фон Рентельн даже не вздрогнул. Он оглянулся на ту сторону оврага и начал медленно падать набок, выбросив руку, как будто ища опору.
Когда Хаустов подбежал к нему, Эверт фон Рентельн был уже мертв. Голубые глаза неподвижно смотрели в небо. Выражение лица было строгим и спокойным. Как будто то, что этот человек замыслил в своей жизни, только что, за мгновение до смерти, исполнилось. Хаустов наклонился к нему и провел ладонью по лицу, закрывая глаза. Потом вытащил из его руки револьвер и машинально проверил барабан: в нем был всего один патрон.
В полдень их сменили.
К НП командира роты они прибыли в тот момент, когда взводы заняли свои места в ячейках, а лейтенанты и старшина Звягин напряженно ждали команды старшего лейтенанта Мотовилова открыть огонь.
Немцы, оправившись после артналета и закончив перегруппировку, снова начинали атаку. Артподготовка только что закончилась. Немцы негусто отстрелялись по опушке леса и по полю. Стреляли по площади, и поэтому ни разрушений, ни потерь их обстрел роте не нанес.
Первыми в дело вступили орудия прямой наводки истребительно-противотанкового полка. Стреляли они через головы Третьей роты. Огонь открыли с расстояния пятисот метров, когда танки выползли из-за бугра и начали охватывать поле и окопавшуюся на нем роту. Болванки стремительно вырывались из березняка и с хриплым воем уходили, казалось, намного выше черневших в поле машин. Пехоте в дело вступать было еще рано, и в траншее, где докуривали последние самокрутки, начали материть артиллеристов.
Хаустов доложил ротному о прибытии и выполнении задания. Бойцы сложили на землю трофейные автоматы и пулемет с запасом патронов. Мотовилов, даже не посмотрев на трофеи, кивнул в поле:
– Хаустов, давай живо во взвод. Сейчас бой будет.
Они побежали в первый взвод. Отыскали Багирбекова. Тот стоял посреди траншеи и размахивал пистолетом. Лицо его было бледным и решительным.
– К бою! – крикнул он им. – Занять свои ячейки!
Танки уже выныривали своими горбатыми башнями из-за увала и, соблюдая правильные интервалы и натужно рыча в грязи полевого суглинка, начали приближаться к обороне третьей роты. «Сорокапятки», выдвинутые на прямую наводку, казалось, стреляли куда-то по другим целям. Старший лейтенант Мотовилов стоял в просторном окопе бронебойщиков и смотрел в бинокль.
– В гриву-душу-мать!.. – наконец, сорвалось с его бледных сухих губ.
– Мазилы, – шевельнулся, упершись одновременно в дно окопа и в приклад своего ружья, младший сержант Колышкин. – Сейчас пропустят свою дистанцию и – пиздец нам.
– А на пристрелке за шнурок лихо дергали, – выдохнул второй номер, покрутил головой туда-сюда, будто пытаясь определить расстояние между танками и орудийными позициями, и сполз вниз. Оказавшись на дне окопа, в надежной безопасности, он начал лихорадочно надраивать ветошкой бронебойный патрон.
Колышкин оглянулся на него и снова матерно выругался.
Наблюдая за тем, как неудачно начали стрельбу артиллеристы, и за тем, как быстро сближаются с правым флангом роты немецкие танки, ротный мгновенно понял, в какую опасность с минуты на минуту может попасть его четвертый взвод.
Младшего лейтенанта Старцева с его людьми и пополнением он поставил справа, определив им участок обороны по опушке и редкому березняку до болота. Если бы немцы поперли по большаку и вдоль дороги, то взвод Старцева оказался бы в стороне и смог бы сослужить добрую службу, ударив по пехоте противника с фланга. Но немцы выдвинули вперед свой левый фланг, видимо, разведав, что дальше на север непроходимое болото и оно никем не занято. Если артиллеристы их там пропустят, то взвод окажется отрезанным. Конечно, в таких обстоятельствах Старцеву лучше отойти и уплотнить порядки второго взвода. Но догадается ли он сделать это? Посмеет ли? Перед боем Мотовилов собрал всех взводных, поставил задачу: держаться на том месте, где стоим, и пригрозил пистолетом.
– Сам расстреляю, – сказал он и посмотрел на старшину Звягина.
И тут кто-то справа, с той стороны, куда он беспокойно поглядывал, закричал:
– Третий взвод бежит!
– Эх, мать-перемать! Деруны чертовы!
– Пополнение драпает, товарищ старший лейтенант, – сказал Колышкин и, не выпуская из рук приклад противотанкового ружья, переступил с ноги на ногу.
Но побежали не якуты. Младший лейтенант Старцев с пополнением спокойно сидел в своих окопах на опушке леса. Драпанул третий взвод. Мотовилов хорошо видел в бинокль, как выскакивали из траншеи бойцы и, обгоняя один другого, кинулись к лесу. Некоторые были без винтовок. Впереймы им, спиной к Мотовилову, бежали лейтенанты Багирбеков и Климкин. Вот они догнали крайних, что-то закричали им.
– Останови их теперь.
– Паника, – разговаривали бойцы, глядя на бегущий взвод.
И тут в поле захлопали пистолетные выстрелы – один, другой, третий… Несколько бегущих сразу упало на стерню. Один поднялся, побрел назад, к окопам. Остановились и другие. Лейтенант Климкин стоял в полный рост между лесом и остановившимися бойцами своего взвода и что-то кричал им. Потом дважды выстрелил над их головами. Те присели на корточки и, не дожидаясь, во что может вылиться ярость взводного, втянули головы в плечи и потихоньку потрусили назад. Они бежали, низко припадая к земле, будто собирая только что растерянное. Двое остались лежать в стерне.
– Бульварный сброд, – скрипнул зубами Мотовилов и с облегчением вздохнул.
Лейтенанта Климкина он знал плохо. В роту тот пришел недавно. Тихий, задумчивый. Из студентов политехнического института. Москвич. Что от такого ожидать? Во время первого боя ни третий взвод, ни его командир ничем особым не отличились. Танки левого крыла прибавили ходу и устремились прямо на их окопы. Нервы не выдержали. Лейтенант же оказался с характером. Вот тебе и тихоня из политехнического института.