Внимание Фернана привлекла татуировка, находящаяся на левом плече Абоми. Тончайшая работа изумительной красоты. Рисунок был белым и явственно выделялся на черной коже: жуткая голова павиана, оскалившего огромные клыки.
— Это веве [25] моего геде-побратима, талела, — все так же невозмутимо произнес чернокожий.
— Кто тебе их сделал?
— Верховная гамбо, [26] когда я только родился, талела. А знаками меня почтил сам Сукри, когда я стал одним из унси-нада. [27]
— Ты унси-нада? — вырвалось у Рийны. — Воин Дождя?
— Я был им, талели.
— А эта татуировка? — Ламия указала на правое предплечье Абоми, где с десяток мелких белых значков образовывали нечто вроде браслета.
— Она защищает меня от козней ю-ю. [28]
— Злых духов?
— Да, талели. Вам нравится?
— Очень красивая.
— Если талели и талела захотят, то я с радостью сделаю им такие же.
— Быть может, позже, сейчас нам надо идти.
И так на них глазели все стражники. Фернан не желал больше здесь оставаться.
— Как скажете, талела. Вы подарили мне жизнь и свободу. Я ваш слуга.
— Что за ремешок на твоей шее?
Абоми потянулся к кожаному лоскутку, обернутому вокруг шеи, но тут же поспешно отдернул руку.
— Люди в бордовых одеждах надели его на меня, и теперь геде и лоа не могут разговаривать со мной. Геде-побратим не может проснуться.
Фернан задумался. Церковники не просто так надели на Абоми этот ошейник. Слугам Искусителя перед сожжением надевали такие же. Как говорят, сила Спасителя не давала им колдовать.
— Наклонись, — принял решение Фернан. Абоми послушно наклонился, и сеньор де Суоза без труда снял с могучей шеи ремешок. Бросил на землю.
— Спасибо, талела, — с достоинством кивнул слуга.
— Называй меня сеньор.
— Да, сеньор, — сказал Абоми и ослепительно улыбнулся.
Si cum simulacris pugnas, oblivisceris se ferram manu tenere. [29]
Ioannus Tecius. Artifex ferro pugnandi
— Быстрее, Фер! Беги!
Отдаленные крики. Боль. Ужас. Отчаянная ругань сражающихся людей. Звон оружия. Ржание лошадей. Беснующееся в ночи пламя пожара.
— Быстрее, Фер! Беги!
Обледеневшая снежная корка могла поспорить с битым стеклом. Снег обжигал и резал обнаженные ступни. Холод ледяными пальцами забирался под тонкую рубашку. Рукоять кинжала пылала в ладони сильнее страха и застывших на морозе слез.
— Быстрее, Фер! Беги!
Сейчас он видел себя со стороны — маленькая испуганная тень, что есть сил несущаяся через холодный яблоневый сад. Впереди холод, за спиной огонь и смерть — дар де Доресов и де Муора, объединившихся и потребовавших с де Суоза плату кровью. Противостояние родов должно было закончиться этой ночью.
В ушах все еще звенел крик старшей сестры, загородившей дорогу убийцам.
— Быстрее, Фер! Беги!
Снег искрился в бледном свете полной луны, и казалось, что какой-то сумасшедший богач рассыпал по зимнему саду алмазную пыль. Не далее чем в двадцати ярдах от старой, укрытой снежным покрывалом яблони появился призрак — черный всадник на черном коне. Он посмотрел на Фернана, поднял руку с палашом и…
Фернан открыл глаза и долго лежал, вслушиваясь в тишину. Дом был погружен в сон. Рядом мирно спала Рийна. Он осторожно, чтобы не разбудить чуткую ламию, встал, накинул халат и подошел к окну. В городе властвовала ночь, и в темной речной воде отражался свет уличных фонарей. На миг сеньор де Суоза вновь закрыл глаза. Он не ожидал, что проклятый сон опять вернется и постучится в дверь его страхов. А ведь «василиск» так надеялся, что после двухлетнего отсутствия кошмаров прошлое наконец-то оставит его в покое. Выходит, что нет. Выходит, что восемнадцать лет — это не срок. Он ничего не забыл.
Скривил губы. «Забыл»! Такое не забывается! Та ночь до сих пор стоит у него перед глазами, словно это произошло лишь вчера. Нападение без всякого соблюдения кодекса чести, резня, сестра, люди с оружием, бой в узком коридоре, где отец и брат сдерживали врагов, побег через окно, сад, в котором для него теперь всегда бушует вечная зима, человек на лошади. И крик, преследующий его ночами. Крик, о котором не знала даже Рийна.
«Быстрее, Фер! Беги!»
Он прислонился лбом к холодному стеклу и в который раз попросил время повернуть вспять. Но время молчало. Молчало, как и Спаситель, к которому он больше никогда не взывал. Фернан не единожды думал, что бы он сделал, если бы вновь оказался там. Уж точно бы не побежал. Ослушался. Остался. Не дал бы сестре спасти его ценой собственной жизни. Фернан всегда так думал после того, как кошмар уходил, исчезал без следа, словно клочья тумана, разогнанные свирепым ветром. Но стоило сну вернуться — и сеньор де Суоза не мог ничего поделать. Он вновь становился перепуганным двенадцатилетним мальчишкой. И вновь убегал, лишь для того чтобы стать последним из рода де Суоза маркизов де Нарриа. Убегал что есть сил, оставляя за спиной сражавшихся родичей и пламя пожара. А затем просыпался и слышал звенящий в ушах крик Терезы.
Фернан отвернулся от окна. Провел рукой по белокурым волосам и, стараясь не шуметь, вышел из спальни, плотно прикрыв за собой дверь. Сейчас ему не уснуть. Где-то под сердцем тяжелым камнем заиндевел голос вечно молодой сестры. Подумать только! Теперь он старше ее на тринадцать лет!
Одна из теней в комнате шевельнулась, двинулась навстречу замершему от неожиданности Фернану.
— Темной ночи, талела.
— Темной? — Вот и все, что смог спросить у высоченной фигуры «василиск».
— Так мой народ приветствует друг друга. Ночь священна.
— Темной ночи, Абоми.
— Вас мучают плохие сны, талела?
— Кто тебе сказал? — Фернан старался не показывать удивления.
— Ночь время геде. Они сказали мне.
— Ты разговариваешь с духами? — Рийна уже успела донести до Фернана объяснение некоторых слов, которыми изъяснялся Абоми.
— Нет, хозяин, — впервые на памяти сеньора де Суоза Абоми не назвал его «талела». — Я не могу с ними разговаривать. Я не гамбо, не унган [30] и не боккор. [31] Это духи разговаривают со мной. Иногда. Они сказали мне, что вас мучают сны прошлого. Это не простые сны. Когда человек спит, он слаб. Ю-ю могут забираться к нему в голову и мучить.