И только сейчас, услышав топот множества ног, понял, что у него сработала интуиция. Какие-то люди бежали сюда по одной из галерей. Несомненно, слышал все это и офицер МЧС, но он беспокойства не проявлял, и только по одному этому можно было догадаться, что он хорошо знает бегущих людей. Или спецназовцы, или другие спасатели.
Костер тихо и уютно потрескивал. Далгат Аристотелевич вспомнил, как уютно потрескивали дрова в печке в его землянке. Печка была металлическая, сделанная из магистральной трубы большого диаметра, и сверху имела даже отделение, в которое заливалась вода, чтобы в джамаате всегда была зимой горячая вода. Печку обычно топил эмиру Герихан Довтмирзаев. Но когда пожилой пулеметчик уходил, эмир часто сам садился к печке на короткий чурбан, открывал стальную закругленную дверцу, тоже сделанную из куска такой же трубы, и, подолгу глядя в огонь, слушал треск сгорающих поленьев. Топилась печка только по ночам, чтобы днем никто не увидел или не почувствовал дыма. Конечно, жил джамаат в горах, где не было никаких людей, тем не менее, об осторожности эмир никогда не забывал. Теперь это сидение перед огнем у печки казалось таким далеким, но в то же время ностальгически близким, приятным, волнующим душу. И потрескивание костра чуть-чуть напоминало те благие времена, когда никто их не беспокоил и посторонние в их ущелье не заглядывали.
Но топот слышался все ближе, и следовало напомнить этому охраннику, что эмир — человек нездоровый, что он измучен, бессилен и не способен к каким-то активным действиям.
— Старший сержант из туалета возвращается? — спросил Далгат Аристотелевич офицера МЧС. — Уж очень громко топает. Или он с охраной туда ходит?
— Он торопится тебя увидеть. Волков, говорит, много на своем коротком веку перестрелял, а вот шакала впервые встретил. Попросил до его прихода тебя не расстреливать. Он сам хочет. Шкура твоя, шакалья, облезлая, конечно, ни на что не годится, не волчья же. Но просто ради интереса пристрелить тебя — это удовольствие. Хочет, наверное, в твои глаза посмотреть, как ты умираешь. Интересно, как шакалы себя перед смертью ведут…
— Словоблуд ты… — с презрением бросил Гаримханов и плюнул в костер. — Это я твои слова выплюнул. Слушать их противно. Старший сержант — приличный, умный человек, не чета тебе, неумному хаму. Я сам с большим удовольствием под его охраной останусь, чем под твоей. С ним хоть поговорить можно, а с тобой и говорить не о чем. Я ему про Аристотеля рассказывал, он мне про Леона Фестингера. И оба мы остались довольны друг другом.
— Это кто такой? — спросил специалист МЧС, признавая свою ограниченность. — Фестингер…
— Тоже умный человек был. Автор теории когнитивного диссонанса. У-у-у…
Гаримханов опять скривил лицо и застонал, показывая свое болезненное состояние. Пусть, пусть этот ничтожный офицеришка его оскорбляет, но пусть он и останется его охранять. Старший сержант и опаснее, и вообще жалко Чухонцева убивать. Он действительно вызывал у эмира симпатию.
И как раз, когда эмир размышлял об этом, старший сержант Чухонцев первым выбежал из галереи. Выбежал, сделал шаг в сторону и остановился, пропуская бегущий за ним строй солдат.
— Забирайте пленника, и за нами. Бегом! Чем быстрее, тем лучше, — распорядился старший сержант так, словно имел право командовать офицером. — Держите… У вас же нет… — и бросил офицеру фонарик. Ловко поймав его, технический специалист МЧС спросил:
— А Шах где?
— Товарищ старший лейтенант нас догонит.
— Что-то там случилось?
— Не могу знать. Генерал приказал бегом добираться до перевала. Скорее всего, на перевале что-то случилось. Или вот-вот случится. Но я не в курсе. Быстрее, пожалуйста, нас просили как можно скорее покинуть пещеру. А я побежал со взводом. Догоняйте нас.
Все получилось даже лучше, чем ожидал Далгат Аристотелевич, и ему не нужно создавать момент искусственно или искать его. Офицер технической службы МЧС развязал свой рюкзак и, вытащив оттуда веревку, протянул один конец эмиру:
— Обвяжи-ка себя вокруг пояса. Мне тащить тебя придется. Спортсмен из тебя сейчас такой, что… Вот же, досталась доля…
Солдаты скрылись в галерее, а Далгат Аристотелевич разжал, наконец-то, свою ладонь, в которую опять вложил шприц-тюбик с пармедолом, и показал офицеру МЧС:
— Этим как пользоваться?
— Не умеешь? Посмотри… Там все просто.
— Сделай укол, идти будет легче. Может, и от тебя не отстану.
Охранник сунул конец веревки в руку Гаримханову, принял от него шприц-тюбик, вскрыл крышку, освобождая иглу, наклонился, чтобы воткнуть иглу в мышцы бедра, и стал выдавливать содержимое тюбика. А эмир, сделав вид, что оборачивает веревку вокруг тела, вытащил из-под ремня припасенный камень. Рука резко ушла на круговой размах как раз в то время, когда офицер МЧС вытащил из бедра шприц и начал выпрямляться. Он был на полголовы ниже Гаримханова и гораздо слабее физически. Но камни мало разбираются в человеческих габаритах, им все равно, кого бить. Была бы рука, которая удар наносит.
Удар получился таким и хлестким и громким, что было слышно, как треснул череп. Офицер МЧС упал рядом с костром. Гаримханов хотел было переложить его в костер, но потом решил, что лишнюю работу делать ни к чему, только вытащил из кобуры пистолет и забрал из ослабевшей руки фонарик. Оружие могло пригодиться, и вообще Далгат Аристотелевич любил оружие с самого детства, чувствуя себя с ним увереннее и сильнее. А фонарик тем паче необходим. Без него можно ноги переломать и не добраться до выхода.
Эмир сделал два шага в сторону галереи, в которой скрылись солдаты, но остановился. Сильно закружилась голова. Вспомнилось, что после первого укола, поставленного старшим сержантом Чухонцевым, голова тоже слегка кружилась, кружилась даже у лежачего. Значит, так пармедол действует. Но сейчас не время было ложиться спать. Пармедол должен помочь эмиру Гаримханову без приступа выбраться на свободу. И остановило его вовсе не головокружение, а вопрос: куда податься? Бежать по пути, по которому побежали солдаты? И куда он попадет? Снова в лапы старшего сержанта Чухонцева? Это вовсе ни к чему, хотя разговаривать со старшим сержантом интересно. В обратную сторону? Но там какой-то старший лейтенант Шах. Один старший лейтенант или целый взвод солдат спецназа? Одному человеку хватит одной пули, а взводу спецназа нужно три-четыре пулемета. И Далгат Аристотелевич сделал выбор. Он побежал навстречу старшему лейтенанту. Ну и что, что там, в той долине, парни из «Аль-Каиды», договориться с ними — не проблема. И не обязательно называть свое имя. Можно назваться и Джамбеком Абалиевым, и вообще кем угодно. У этих парней нет возможности проверить. А они должны нуждаться в человеке, знающем эти места. Гаримханов подойдет им для роли проводника. Но проводник, знающий места, всегда может покинуть отряд, если ему что-то не понравится. Он знает, как ему уйти, а они не будут знать, как его преследовать…
Старший лейтенант Шахамурзиев не особо мучил себя разрешением загадки — что же должно произойти в соседнем ущелье и для чего ему нужно было оставить трубку с известным номером в руках бандитов. Как человек, посвятивший свою жизнь службе в армии, более того, в таком ее подразделении, как военная разведка, он умел не задавать вопросов, понимая, что ему все знать и не положено. Если будет необходимость, ему сообщат. Если будет происходить что-то из ряда вон выходящее, он увидит. Тем не менее, совсем отстраниться мыслями от происходящего старший лейтенант никак не мог. Мысли сами возвращались туда, в то ущелье. И еще… Одна фраза начальника оперативного штаба Антитеррористического комитета запомнилась. Генерал что-то сказал о солнцепеке. На что он намекал? Что-то знакомое было в этом понятии, совсем не связанное с летней жарой. Но сразу вспомнить Багдасар Давлетбаевич не мог. Он легко бежал по галерее, когда услышал тяжелые шаги бегущего ему навстречу человека. Шахамурзиев сразу посветил на стену в пределах нескольких метров, нашел в ней небольшое углубление, каких в галерее было множество, и, спрятавшись туда, выключил фонарь. Это явно бежал не солдат спецназа ГРУ, спешащий к командиру с каким-то поручением. Солдаты его взвода обучены не топать ногами, как стадо носорогов, да и не дышать так хрипло, как дышал бегущий.