— Главное, чтобы это не вошло в привычку.
— Что — не вошло?
— Второй день подряд вы встречаете меня одним и тем же вопросом: чему я улыбаюсь.
— Вот и я о том же: вы всегда такой веселый?
— Только эти два дня.
— Вот на этом сроке давайте и остановимся. — Сошина демонстративно глянула на часы. — Куранты еще не пробили двенадцать. Какое у вас ко мне дело?
— Вы справедливая судья? — начал я издалека.
— Я отвечу так: когда моя строгая половина говорит: «Наказать», моя добрая половина уточняет: «Как строго наказать?»
— Значит, руководствуясь этим принципом, вы избрали для Вадима Перевозчикова содержание под стражей?
— Как меру пресечения — да.
— То есть вы понимаете, о ком идет речь.
— Разумеется. У меня хорошая память.
— Вы и дальше намерены оставить его под арестом?
— Хотите узнать мою позицию или мое мнение?
— Они отличаются?
— Мое мнение: такой, как вы, запихнет куда поглубже…
Я демонстративно огляделся:
— Здесь порно не снимают?
— Вам виднее, — тонко намекнула она на то, что ее дистанционно могут поставить в любую позу.
— Вы не ответили на вопрос: вы намерены оставить Перевозчикова под арестом?
— Если я скажу «да», это будет правильный ответ?
— Неправильный. Вы измените меру пресечения… на подписку о невыезде.
— Даже не домашний арест. О как!
На лице судьи можно было прочитать: «Все это незаконно, понимаете?» По сути дела, она противилась тому, что ею начали «деспотически распоряжаться».
— Пожалуйста, сделайте для нас следующее: свяжитесь с адвокатом Вадима Перевозчикова и порекомендуйте ему обратиться к вам с протестом на судебное решение.
Сошина вышла в приемную, оставив дверь в кабинет открытой. Она говорила с секретарем вполголоса, так что я услышал только обрывки фраз. Но из них мне стало понятно, что она затребовала протест, поданный адвокатом Перевозчикова.
— Он был подан вчера, — пояснила Сошина, вернувшись с бумагой от защиты. Она повернула его ко мне на секунду, так что я успел пробежать его глазами только по диагонали. — Я намерена рассмотреть его сегодня, — закончила она, — в двенадцать часов ровно.
— Надеюсь, теперь все вопросы сняты, — ответил я, вставая со стула. — Спасибо за сотрудничество.
Ее рука потянулась к телефону. Но, глянув на меня, она отдернула руку. За твердым голосом и взглядом просматривалось состояние сильной тревоги. Она боялась меня как представителя «темного мира», в который я ее окунул. Что же, еще какое-то время она будет жить в набегающих, как волны, сомнениях и вспоминать обо мне как о «силовой составляющей президентской команды». Мое состояние несильно отличалось от ее настроения. Один телефонный звонок разобьет мое существование вдребезги.
— Кстати, — я обернулся возле порога. — Михаил Сергеевич в телефонном разговоре с вами рекомендовал вам воздержаться от доклада по инстанции?
Мне необходимо было произнести хотя бы раз имя кремлевского чиновника, и я сделал это в самый подходящий, как мне думалось, момент. Что может быть сильнее знака ударения не в конце беседы, а по ее окончании?
Молчание судьи было красноречивым, и я, кивнув ей на прощание, покинул кабинет.
В приемной я задержался ровно на то время, за которое получил ответ на вопрос: в котором часу слушается дело Перевозчикова.
Я не стал дергать судью за нервы и дождался вердикта на улице. В начале второго, когда все формальности по слушанию были соблюдены, я увидел Вадима Перевозчикова. Сюда его привезли на автозаке и в наручниках, отсюда он выходил в сопровождении своего адвоката, на лице которого сияла строгая улыбка человека, рожденного побеждать. И в этот раз он одержал победу, только не знал имя того, кто сплел ему этот лавровый венок. Что касается Перевозчикова… На его лице была написана растерянность. Он озирался по сторонам, как будто опасался, что из толпы журналистов и зевак в него бросят по меньшей мере камень. Я дождался, когда он примет в свои объятия жену и дочь и сядет в машину, и пошел прочь. На сегодняшний вечер у меня было запланировано рискованное мероприятие, связанное с освобождением Перевозчикова. Уже сейчас день показался мне безразмерным.
Собираясь на запланированное мероприятие и выбирая между автомобилем и мотоциклом, я сделал выбор в пользу последнего. Мотоцикл всегда привлекает больше внимания, чем автомобиль, а вот мотоциклисты — они все безликие, порой не разберешь, кто в седле, мужчина или женщина, если, конечно, это не двухметровый бородатый гигант. Я слышал не раз: байк — это транспорт киллеров. Если бы так, раскрываемость убийств повысилась бы в разы. Но я сам лично лицом к лицу столкнулся с убийцами на «Ямахе». Я увидел их, когда они одну за другой всаживали пули в моего информатора, и было это год назад…
…Я выхватил пистолет и снял его с предохранителя, освобождая курок и затворную раму, передернул затвор. Металлический щелчок совпал с очередными выстрелами. Женский крик, а за ним мужской подстегнули меня, и я повернул за угол. Слева и справа Столярного переулка стояли припаркованные машины, оставляя для проезда узкую полосу. Я шел по ней, держа пистолет на уровне глаз. И только поравнявшись с обменником, я увидел их. Они были в гоночных шлемах, закрывающих почти всю голову целиком, с непроницаемым лицевым экраном. На них они сидели как влитые. Они были одеты в кожаные куртки и джинсы. От них шарахнулись во все стороны прохожие; часть из них нашла укрытие за припаркованными автомобилями. Охранник валютника застыл с открытым ртом, в котором подрагивала дымящаяся сигарета. Мотоциклист газанул, поторапливая товарища. Тот направил ствол пистолета на человека, сползающего по стене на тротуар, и еще дважды выстрелил в него. Садился он на мотоцикл уже на ходу… Они мчались прямо на меня. Пригнувшись к рулю двухместной «Ямахи», мотоциклист из грудной мишени превратился в однодольную. Чуть наклонившись вперед, держа «иж» двумя руками, я опустошил обойму за три секунды, целясь ему в голову. С таким же успехом я мог стрелять в бетонный столб: оболочечные пули отскакивали от твердой преграды как горох от стены. Последние две пули попали в щиток — продолжение подбородочной дуги, защищающий горло. И «Ямаха» продолжала нестись на меня. Теперь я стал для них отличной мишенью. Стрелок, успевший сменить магазин или вооружиться вторым стволом, дважды выстрелил в меня из-за плеча водителя. Учитывая, что курок спускал он на ходу, стрелял он здорово: пули буквально прочистили мне уши. У меня осталась пара мгновений для того, чтобы переметнуться на противоположную сторону переулка. И худшие мои опасения оправдались. «Бешеные псы» умело просчитали ситуацию — сколько времени мне нужно, чтобы сменить магазин. Водитель резко затормозил, стрелок вскинул вооруженную руку для повторного выстрела и нажал на спусковой крючок. Прежде чем уйти от пули перекатом, я увидел свое отражение в зеркальном щитке его шлема. Он промахнулся. Одна пуля пробила мне полу пиджака, другая чиркнула по штанине. Завершив маневр в нижнем партере, я вскочил на ноги. «Пес» повел стволом и снова поймал меня на мушку. Я дернулся в одну сторону, в другую… Я не умел качать маятник, но был боксером и перед моим фирменным танцем замирали, как под гипнозом, опытные рукопашники. Бросив руки к подбородку, я подтанцовывал к вооруженному пистолетом бандиту: в правой — пистолет, в левой — полная обойма. Время для меня замедлилось. Магазин с характерным щелчком встал на место, затвор щелкнул, загоняя патрон в патронник. Если стрелку дорога его жизнь, он поторопит товарища. Да, он был настоящим профи. Ухватившись за водителя одной рукой, он отстрелял в меня. Но на вздыбившемся, набирающем ход мотоцикле попасть в цель было нереально. Я же отстрелял в него, прицелившись, снова опустошив магазин. И — попал в него по крайней мере дважды. Я успел заметить, как рухнула вниз его вооруженная рука. И все: скоростная «Ямаха» круто повернула направо и выехала на Пресненский Вал, едва не сбив пешехода на зебре [2] .