Прапорщик тихо встал, быстро натянул спортивный костюм, взял пистолет, босиком неслышно прошел в сени и замер у задней двери. Теперь он точно знал, что во дворе был посторонний человек. Тот подошел вплотную к створке, прислушался и вдруг тихо постучал.
Это было настолько неожиданно, что Николаев, готовый к драке, на секунду отошел на шаг. Стук повторился. Это что-то новое. Необычная тактика.
Прапорщик протянул руку к крючку, поднял его, рывком открыл дверь, бросился на непрошеного гостя, сбил его с ног и услышал:
— Ой, Рома?!
Только тогда Николаев увидел лицо Екатерины, которая лежала под ним, обхватив его руками за шею.
— Рома! — выдохнула она. — У меня чуть сердце не остановилось. Думала, не слышишь, хотела еще стучать, а тут ты и набросился как тигр.
— Екатерина?
— Да, Рома, я.
Она приподняла голову и, держа Николаева руками, впилась своими губами в его. Ее тело пробила дрожь.
— С ума сошла? Ведь я мог убить тебя.
— Убей, Рома, что хочешь делай, только не гони.
По земле ударили первые капли осеннего дождя, грозящего обернуться затяжным.
— Вставай, холодно. Идем в дом.
— Да, Рома, конечно.
Николаев провел женщину в комнату, включил свет, усадил ее на стул у круглого стола и спросил:
— Ты чего, Катя, надумала? Ведь разошлись же спать. Вино в голове играет?
— Не вино, Рома, от него и след простыл. Ты у меня в голове. Как только увидела тебя, внутри сразу что-то оборвалось и разлилось теплом. Я знала тебя, но чувств особых раньше не испытывала. Да, нравился ты мне, но не более, а сегодня словно током пробило. Похоже, влюбилась я.
— Понятно, — проговорил Роман, присев напротив женщины.
— Что тебе понятно, Рома?
— Слишком устала ты от предательства, измен, унижений. Тебе показалось, что появился нормальный мужик, вот ты и поплыла. Не любовь в тебе проснулась, Катя, а желание ласки, нежной близости. Ты готова в омут с головой броситься, лишь бы хоть на мгновение получить то, что так тебе необходимо, забыть повседневные проблемы. Свою роль в данной ситуации сыграли и вино, и разборка с Арсением. Ты увидела во мне воплощение твоей мечты, вот и бросилась в омут.
— А разве те эмоции и чувства, которые ты перечислил, не есть любовь?
— Не знаю. Но думаю, что любовь это нечто большее.
Екатерина опустила руки, вздохнула и спросила:
— Значит, ко мне у тебя, кроме жалости, ничего нет? Я так и останусь для тебя капризной, гулящей бабой, которая и с мужем жить не смогла, и под урода легла ради работы, да?
— Заметь, Катя, я этого не говорил.
— Но подумал, вернее, почувствовал. Ну и ладно. — Она подняла на прапорщика глаза, полные слез. — Хорошо, Рома, считай меня кем угодно, делай что хочешь, хоть бей, только прошу, не гони. Позволь остаться, пригреть тебя. Ведь ты не меньше меня нуждаешься в женской ласке. Я только одну ночь, даже остаток ее с тобой побуду, а потом хоть трава не расти. Выгонишь — уйду.
Рома прикурил сигарету и сказал:
— Да, загнала тебя жизнь, Екатерина. Помню, школьницей ты озорная, бойкая была. Парни за тобой хвостом ходили. О танцах не говорю, там за тебя дрались, били морды в кровь. Я в том числе. Казалось, все у тебя для счастья есть. И красота, и фигура, и ум. Прошло восемнадцать лет. Я вижу разбитую, раздавленную женщину. Тебе, Катя, встряхнуться надо, глоток свежего воздуха сделать и начать жизнь с нуля, с чистого листа.
— Так поддержи меня!
— Я же сказал, что помогу устроиться в Москве, квартиру найти. В конце концов, в моей служебной сможешь жить.
— Я не о том, Рома. Помоги мне встряхнуться, глоток свежего воздуха, как ты говоришь, сделать, почувствовать себя женщиной, а не сявкой подзаборной.
Роман видел, что Екатерина готова сорваться в истерику. К тому же и он, что скрывать, желал эту женщину. Хотя бы потому, что давно был один.
Николаев затушил окурок, подошел к Екатерине. Она встала, замерла в ожидании.
— Иди ко мне, — тихо сказал Роман и тут же попал в горячие объятия. Вскоре свет в окне его дома погас.
Петрович, наблюдавший за соседней хатой, отошел от окна и доложил жене:
— Ну вот, вроде осталась.
Марина Викторовна вздохнула и заявила:
— Ни стыда ни совести у Катьки нет. Где ж это видано, чтобы баба сама мужику набивалась, да еще с таким тупым упорством?
— Ты ее не стыди, Марина. Наша дочь попала в сети этой жестокой жизни, а выпутаться сил не хватает. Вот и цепляется за соломинку, чтобы вконец не задохнуться. Не осуждай, Марина. Если бы этого не хотел, то выпроводил бы ее. Вежливо, культурно, без скандала и грубости. Но он так не сделал.
— Так и он по бабе, видать, истосковался на войне своей. Ему сейчас хоть Катька, хоть любая другая, на которой даже клейма ставить негде. Лишь бы получить свое.
Петрович вздохнул:
— А хоть и так. Пусть одна ночь, но желанная, а не мучения с Арсением. Нет, Марина, а как ловко Рома отделал быков Говоркова! Два-три удара, и бугаи на земле. А как пистолет ко лбу депутата поставил, тот так на колени и повалился. Знает Рома, как с этими подонками базар вести. Силу свою чувствует. Не понятно только, почему его хотели списать? Даже комиссовали уже, а потом кто-то из начальства, видать, слово замолвил. И опять абы за кого начальство впрягаться не станет. Значит, Ромка в авторитете на службе.
— Хватит, старый, болтать, ложись, спать осталось ничего. Дверь в сенях погляди, а то будет Катька с ранья барабанить в окно.
— Сейчас. Перекурю, все сделаю и лягу.
— Ты самогон в сенях не ищи, спрятала я его.
— Чего?
— Хватит на сегодня.
— Эх, женщина, не понимаешь ты мужской души.
— Ну, конечно, прожив с тобой более сорока лет. Куда нам? Но все, Степан.
— Иду.
Роман на руках отнес Екатерину в спальню, раздел ее, бросил на пол одежду и одеяло, а потом сжал женщину в крепких объятиях. Почти два часа длилась практически беспрерывная любовная игра людей, истосковавшихся по близости. Наконец Роман выдохнул и лег рядом с Катериной.
Она положила голову ему на грудь и сказала:
— Хорошо-то как, Рома. Знаю, многие женщины на моем месте говорят, что раньше ничего подобного не испытывали. Мол, только ты дал мне понять, что значит настоящая близость. Я не верила, считала, что все это так, просто слова, чтобы мужчине было приятно. Оказывается, я ошибалась. Я сегодня и вправду впервые испытала такое сильное наслаждение, от которого темнело в глазах и перехватывало дыхание.
— Это, Катя, от того, что ты очень хотела близости.