– Нет запрета называть имя предъявителя. Сейчас скажу. – Китаец снова встал, выудил из лакового сундука амбарную книгу, полистал и зачитал: – Фабиен Роджер-Мария ла Скадо, граф Ле Гарофа. Так он себя назвал.
Сильно сказано – граф! Поразительно наглый парень.
Джерри некоторое время привыкал к мысли, что обещанный «ублюдочный братишка» – именно Фабиен. Он даже малость позлорадствовал, воображая, как Фабии ползает на брюхе среди географических карт с лупой и лоцманским угломером, пытаясь рассчитать точное местоположение острова. Как знать, преуспел бы братишка, находись в его распоряжении сразу два фрагмента? Что, если покойный отец просто хотел устроить их встречу? Джерри выбрался из-за низкого столика, учтиво раскланялся с китайским джентльменом, пообещал скоро заглянуть и обсудить дела во всех деталях.
Нужно было срочно разыскать заведение мадам Анны, он нетерпеливым шагом направился в веселые кварталы.
Женщины Тортуги были похожи на пронзительно-яркие цветы со сладким манящим запахом, от которого кружится голова. Никогда еще Джерри не приходилось видеть столько красавиц со всего мира, столпившихся в нескольких кварталах! Здесь были стройные негритянки с высокой грудью и длинными ногами в свободных платьях из прозрачного муслина. Китаянки с крошечными ступнями, наряженные в шелка и атлас, замерли, как фарфоровые куклы. Арабские красавицы кокетливо прикрывали лица, зато выставляли напоказ упругие животы, и призывно покачивали бедрами, а белокурые ангелы прятали нежную кожу под зонтиками от солнца.
Но самыми притягательными были родные дочери Тортуги – креолки. За две сотни лет любовный дурман наполнил остров девушками, которые сочетали в себе черты разных народностей неожиданно и необычно. Черноволосые смуглянки с прозрачными голубыми глазами или кареглазые красавицы с золотистой кожей и огненно-рыжими кудрями протягивали к нему руки и глубокими, волнующими голосами повторяли:
– Приди, приди к нам, англез! – так вроде с начала мира ждали появления Джерри. Но дамы теряли все благорасположение, стоило им услышать про заведение мадам Анны. Пышные матроны отпихивали его от своих подопечных, хмурили брови и возмущались:
– Нет, ты это видела? Каждый сопляк ее ищет! Нахлобучила на своих девок парики и чулки, и сама изображает прямо-таки французскую королеву! Парень, она дерет с джентльменов втридорога. За что? За жир на своей заднице? За подвязки на девках? Наглая корова – заходи лучше к нам! У нас прекрасные девушки…
Оставалось только вздыхать – что девушки хороши, Джерри и сам видел. Просто сегодня он искал парня! Наконец какой-то подвыпивший французский морячок указал ему дорогу к дому с помпезными колонами и алым шелковым тентом над балконом. Морячек заверял, что лучших шалуний не найти даже в самом Версале.
Около двери стоял чернокожий лакей в шляпе и ливрее. Девицы расположились на балконе, они тоже были разодетые на европейский манер – в париках и перчатках, с драгоценностями, достойными настоящих королевских фрейлин, к щекам прилеплены пикантные мушки. Одна даже размахивала золоченым лорнетом. Красотки приподнимали юбки и приманивали джентльменов, демонстрируя ножки в шелковых чулках и модных туфельках с алыми каблуками.
– Дамы, могу я повидать миледи? – обратился к ним Джерри, стащил шляпу и изобразил весьма аристократичный поклон.
– Кого-кого он хочет? – забеспокоились девицы. – Здесь вроде нету такой…
– Просто скажите миледи ла Скадо, вашей хозяйке, что к ней прибыл Джеремая Абрахам Честней Иглет, эсквайр.
Девчонки едва с балкона не попадали, пытаясь поближе разглядеть такого галантного кавалера. Наконец тяжелые двустворчатые двери раскрылись, и появилась сама мадам Анна в пурпуре и бархате.
– Я мадам ла Скадо, чего тебе, мистер?
– У меня поручение от графини Ле Гарофа, я должен сопроводить к ней молодого графа Фабиена Роджер-Мария.
– Молодого графа! Спасибо, господи, что не оставил сиротку! – Мадам Анна, вопреки профессии, была женщиной набожной и благонравной. Она воздела руки к небу, потом сунула лакею золотой: – Беги скорее в собор, купи и зажги самую толстую свечку, какую найдешь! Входите, мистер, входите…
– Нет, миледи, я не могу. Духовник запретил мне ходить в такие места. – Джерри скрестил пальцы, мысленно попросив прощения у доброго англиканского боженьки, и добавил: – Я учусь в иезуитском колледже…
– Надо же! – всплеснула руками мадам Анна. – Сказали бы чего по латыни?
– Gallia est omnis divisa in partes tres, [18] – пробубнил Джерри обычное школярское упражнение. Для пущей убедительности он показал мадам пачку конвертов с сургучными печатями, болтавшимися у него без дела с Плимута. – Вот мои рекомендательные письма.
– Сразу видно образованного джентльмена! Входи, входи, выпей, отдохни. – Мадам Анна втолкнула Джерри в свой дворец любви. – Сейчас притащу сюда Фабиена, даже если придется заковать его в кандалы. Девочки, где мой негодник?
Братья долго болтались по ночному берегу с бутылкой рома в поисках уединенного уголка. Наконец забрались в какую-то шлюпку, раскурили сигары.
– Ты произвел на меня впечатление, мистер Джеремая. Это не просто, но тебе удалось. Ловко обдурил мою маман! – Джерри пожал плечами, вроде речь шла о самом обычном деле. – Вообще, братишка, тебе здорово повезло, у тебя мать – настоящая леди. Леди не станет шарить по карманам у сына и не отрядит няньку шпионить за ним. Ей вообще нет дела, что с тобой и где ты болтаешься. А у меня всегда беда с бабами, то есть они меня любят – любят, но так, что никак от них не отвязаться…
Снова дурная кровь
С мужиками другое дело. Например, полковник Ле Гарофа был мужик что надо. Джентльмен удачи не может уйти в отставку, он останется таким до самой смерти. Крутого нрава человек, бывало, хватит лишнего и давай топать ногами и кричать:
– Три румба к ветру! Всем на реи, черт раздери!
Перепуганные горничные сразу бегут зарифить портьеры, как паруса, а дворецкий лезет на шкаф вместо шкафута. Или сделает еще лучше: откроет окно и начинает палить из мушкета во все, что движется, – только успевай заряжать. Жилось мне нескучно. Полковник научил меня фехтовать, стрелять, худо-бедно читать морские карты, рассказал и про нашего геройского отца, и про дьявольский остров. Но каждый раз повторял:
– Фабиен, приятель, ты мне вместо родного сына! Собственной рукой я отстрелю тебе дурную голову, если сунешься в море! – Я целый день ревел, когда старик помер.
На старушку графиню тоже грех жаловаться – у нее одних болонок пять штук, еще три собачонки испанской породы, дюжина горничных, и это не считая прочей домашней прислуги. Родного сына она точно так же пичкала бы микстурой и совала под нос нюхательную соль раньше, чем он успеет чихнуть, царапала подбородок крахмальным воротничком и тащила за руку к мессе. Уверяю, со временем я смог бы уговорить вдовую сеньору Изабеллу отдать меня в мореходную школу.