У Маннергейма отлегло от сердца. И не потому, что Воейков мог отказать или получить над другом какое-либо психологическое преимущество в дальнейшем. Наоборот, Густав Карлович был уверен, что Володя с радостью поможет старинному другу и никогда впоследствии даже не вспомнит об оказанной услуге. Сама мысль занять более высокую должность по протекции чрезвычайно претила Маннергейму. Много раз в сложных жизненных ситуациях его выручали друзья: карты, деньги, кров, защита чести – в подобных делах барон Маннергейм с благодарностью принимал помощь, и сам никогда не отказывал в аналогичных просьбах. Но еще ни разу в жизни Маннергейм не раздавал должности в частях, где он командовал, просто потому, что его попросили родственники, друзья или знакомые. А то, что не принимаешь сам, никогда не стоит навязывать и другим.
* * *
В середине марта 12-я кавалерийская дивизия барона Маннергейма получила приказ сменить у поселка Залещики 1-ю Донскую казачью дивизию, которая за последний месяц непрерывных боев потеряла около половины своего первоначального состава. Прибыв на позиции, Маннергейм отметил большую запущенность передовых укреплений; окопы были отрыты наспех и не имели проволочных заграждений, а многие пулеметные и стрелковые ячейки не были связаны едиными ходами сообщения, что, по мнению Маннергейма, не только деморализующее действовало на солдат, но и создавало дополнительные сложности в управлении войсками.
Собрав в штабной избе командиров своих четырех полков, Маннергейм поставил первоочередные задачи: укрепить оборону и подготовить возможности для контратак. А с целью получения дополнительных сведений о противнике направить в расположение вражеских позиций несколько отрядов охотников, состоящих из добровольцев. Совещание затянулось до глубокой ночи, и Маннергейм в который раз убедился, насколько принципиально и одновременно тактично по отношению друг к другу высказывали свои мнения его подчиненные.
«Нужно будет послать Брусилову с оказией ящик коньяка, – решил для себя Маннергейм. – Хотя… за такую великолепную дивизию этого все равно будет мало».
Две недели назад, принимая 12-ю дивизию у начальника штаба полковника Полякова и слушая обстоятельные доклады командиров полков, Маннергейм заметил, что Поляков как будто бы расстроен тем, что получил нового командира. Пару раз, перехватив недовольный взгляд и чувствуя тщательно скрываемое раздражение полковника, Маннергейм поначалу не придал этому большого значения, списав проявление недовольства на особенности характера начштаба, о которых его заранее предупредил Брусилов. Но затем, когда все дела были переданы и они остались одни, барон понял истинную причину плохого настроения полковника; Поляков вдруг неожиданно расчувствовался и начал рассказывать, как в августе четырнадцатого, во время Львовского сражения, казаки конвойного взвода, попеременно меняясь и совершенно не обращая внимания на ужасающие среди них потери, принялись создавать живой щит впереди генерала Каледина, стараясь уберечь любимого командира от вражеской пули. Как ординарец Ушаков во время прорыва у Бендер со сломанной шашкой встал на пути лихого австрийского унтер-офицера, который, разглядев золотые нашивки генерала, в отчаянном броске попробовал достать Каледина пикой.
Нужно сказать, что Маннергейма совсем не удивило такое отношение подчиненных к своему бывшему командиру. Генерал Каледин за восемь месяцев боев заслужил репутацию человека исключительной храбрости, который, несмотря на все запреты и выговоры, лично водил свои полки и эскадроны на вражеские пулеметы. Хотя, поговаривали, что разносы за бесшабашную удаль Каледин получал только для видимости и для того, чтобы его пример не распространился на других комдивов. И получение Калединым Георгиевского оружия за храбрость, а затем подряд двух орденов Георгия 4-й и 3-й степени – тому подтверждение.
12-я кавалерийская дивизия, имея в своем составе четыре полка, которые были разделены на две бригады, за три года командования Каледина сумела стать одной из лучших в русской армии. Самым знаменитым в дивизии, да и, может быть, на всем Юго-Западном фронте, был, конечно, Ахтырский гусарский полк. Сформированный в далеком 1650 году, этот полк за последующие два с половиной века участвовал почти во всех войнах, которые вела Россия. Именно в этом полку во время Отечественной войны 1812 года подполковник Денис Давыдов командовал батальоном. И ахтырцы по праву получили от императора Александра I серебряные трубы с надписью «За отличие при поражении и изгнании неприятеля из пределов России в 1812 году».
Не менее славные традиции имели и два других полка: Белгородских улан и Стародубских драгун. Первый, организованный по личному приказу Петра I в 1701 году, отличился еще в Полтавскую баталию. Второй – участник двух кампаний, 1812–1814 годов и 1877–1878 годов, запомнился тем, что первым ворвался в осажденную Плевну, потеряв при этом более половины своего численного состава.
Четвертый полк был сформирован из оренбургских казаков, которые, равняясь на своих знаменитых соседей, всячески старались не ударить лицом в грязь, первыми лезли в самое пекло и очень обижались, когда их по каким-либо причинам ставили на вспомогательное направление.
На следующее утро после совещания Маннергейм направил в штаб армии план операции, которая, учитывая превосходство австрийцев и немцев в артиллерии, на первый взгляд выглядела как авантюра. Дело в том, что, изучая доклады полковых командиров 1-й Донской дивизии, Маннергейм обратил внимание, что атаки, которые за последний месяц проводили смешанные автро-германские войска, носили хаотичный и непродуманный характер. А регулярные обстрелы русских позиций тяжелой артиллерией – главным козырем противника – совершенно не учитывали ни особенности местности, ни расположения русских соединений. Вывод напрашивался сам собой – разведка у австрийцев работала плохо, и они не имели точных данных о неприятеле.
Учитывая эти обстоятельства, а также неплотный стык со своим правым соседом – Кавказской туземной («Дикой») дивизией, которой командовал младший брат Николая II великий князь Михаил Александрович, генерал Маннергейм предложил спровоцировать атаку противника на место соединения двух дивизий с последующей имитацией ложного прорыва обороны. А затем, когда австро-венгры начнут развивать наступление и устремятся в прорыв, совместными фланговыми контрударами захлопнуть мышеловку.
Этот план по мнению полковника Полякова был хорош, однако начштаба беспокоило недостаточное взаимодействие с их правым соседом; отсутствие связи и налаженных коммуникаций создавало постоянную угрозу атакам с фланга, а любые наступательные действия дивизии Маннергейма при такой постановке дела, могли привести не только к неоправданным потерям, но и к окружению и пленению передовых атакующих подразделений 12-й дивизии.
Направив командующему 8-й армией схему и подробный план операции, Маннергейм тут же начал ее подготовку и направился на рекогносцировку на свой правый фланг; он ничуть не сомневался, что Брусилов поддержит его инициативу, и от штаба армии ожидал только одобрения. Что было особенно важно, командующий своим приказом должен был помочь генералу Маннергейму наладить взаимодействие с именитым комдивом, каковым, учитывая близкие родственные отношения с императором, был великий князь Михаил Александрович.