Он уже потерял надежду добраться до Подвангена на телеге с лошадьми, как вдруг из-за поворота показалась повозка. Он увидел двух гнедых лошадей, на облучке сидел человек, который щелкал кнутом и приветствовал его. Это был его брат Герхард.
Людьми, конями и повозками
Господь их победил. [50]
Школьная хроника Подвангена, октябрь 1813 года
В Подвангене не было войны, знамена не развевались, стук сапог давно уже стих, ветер прогнал прочь грохот орудий. Пожилой мужчина колол дрова, куры копошились в песке у дороги, дети скакали через веревку. С полей на деревню нагоняло облако пыли. Господские батраки боронили землю под посев.
Роберт Розен ощущал запах дыма, шедший из труб домов, притулившихся вокруг озера. На другой его стороне располагалось крестьянское хозяйство Розенов, в нескольких десятках метров от него стоял маленький домик, где жила Эрика со своей матерью.
За громыхавшей повозкой неслась с лаем собака. В своей серой военной форме с винтовкой на плече он был здесь для всех чужим, внушая страх даже собакам. Внешне Подванген не изменился, война оставила свой след лишь в мыслях и переживаниях местных жителей. Деревня насчитывала девять погибших, собственно говоря, это было много на двести душ. Помимо этих убитых, тревога тяжким грузом легла на соломенные и черепичные крыши других домов, жители которых были озабочены судьбой еще двадцати одного парня. Те были взяты на войну и также могли погибнуть.
— Она вообще-то хотела прийти, — объяснял Герхард, — но ее мать сказала, что не годится, чтобы девушка ехала навстречу своему жениху.
Собственно говоря, он ведь домой-то вернулся как раз ради нее. В последние недели и месяцы его мысли были лишь о ней одной. Он представлял, как гуляет с ней по деревне, возможно, это произойдет уже в первый вечер, когда будет слышно уханье совы, а рыбы станут выпрыгивать из воды. Мысленно он бесконечно долго шел с ней к скирдам с соломой, а затем уже в темноте они возвращались обратно. Сейчас, когда она стала ему еще ближе, он не знал, о чем ему следовало говорить с ней. Какие жесты позволительны были с его стороны? Имел ли он право прикасаться к ней?
Повозка стала, громыхая, притормаживать Ему было радостно от того, что время как-то замедлилось, а затем и вовсе почти остановилось. Перед школой Герхард окончательно затормозил, чтобы объяснить, что произошло с ясенем, который, сколько помнят его люди, стоял рядом со школьным двором и укрывал своими ветвями подвангенских ребятишек. Весенняя буря вырвала его с корнем, что применительно к ясеням, имеющим крепкие стволы и корневище, может служить плохим предзнаменованием. Старики восприняли это как дурной знак. Учитель Коссак вычитал в школьной хронике: «Ясень был посажен после Битвы народов в память о победе над Наполеоном».
С этой школой у Роберта Розена были связаны воспоминания об Эрике. Она сидела на парте перед ним, косы ее болтались в разные стороны, вызывая постоянное желание подергать за них. Однажды он это сделал, и она зло посмотрела на него. В другой раз он незаметно привязал к ним листочки бумаги в виде хвостиков. Она этого не заметила и стала бегать на большой перемене с хвостиками во дворе школы, пока над ней все не начали подшучивать, и она не покраснела. Несмотря на то, что дорога к школе у них было одна, по утрам и в обед они никогда не ходили вместе. В Подвангене было не принято, чтобы мальчик прогуливался в школу вместе с девочкой. Иногда она ему подсказывала, чаще всего по арифметике. Делать это было не просто, так как она вынуждена была оборачиваться к нему. Ему, сидевшему за нею, было бы легче подсказывать, но он совсем плохо разбирался в арифметике. В ее маленьком доме он был лишь однажды, да и то лет десять назад. Из-за сильной простуды он провалялся тогда несколько дней в постели. Когда все прошло, то ему пришлось пойти к Эрике, чтобы спросить насчет школьных заданий. Он уже давно забыл о своем визите, но сейчас вдруг эта сцена явственно представилась ему вновь. Тогда он, помнится, удивился, почему в их маленьком доме так сильно пахло ванилью и корицей. Эрика на корточках расположилась перед маленьким столиком и рисовала картинку в школьной тетради, мать ее сидела у кафельной печи и вязала.
— Даже, если человек болен, он все равно должен учить уроки, — сказала ему тогда мать Эрики.
Эрика показала ему три арифметические задачки, дала три правильных решения и прочитала стихотворение со странным названием «Братец Штармац», которое они должны были выучить наизусть.
— Наша мать сейчас как раз поставила пирог в печь, — прервал его воспоминания Герхард.
Да, у матери была такая манера. Она всегда в первую очередь думала о вкусной еде. Для нее самым большим несчастьем было бы представить, что ее мальчик вернется домой с войны и у него не будет в достаточном количестве ветчины, колбасы, жаркого, холодца, медовых пряников и пирогов.
Но все вышло совсем по-другому. У садовой калитки, ведущей к маленькому дому, не видно было фигуры в ярком платье, занавеска тоже ни разу не колыхнулась. Сад был безлюдным, но в нем все было перекопано и благоустроено, у ворот цвели примулы.
Герхард несколько раз щелкнул кнутом, когда они проезжали мимо маленького дома, но там на это никто не отреагировал.
— Твоя невеста уже спит, — сказал он и ухмыльнулся.
Там, где из озера вытекала речушка, находился дом Розенов, окруженный ивами, которые вот-вот должны были зазеленеть. На крыше амбара растянулись в жемчужную цепочку белые голуби. Аисты строили себе гнездо. Когда повозка въехала во двор, они стали щелкать клювами, как будто хотели поздороваться с ним таким образом.
— Первым нашим ребенком будет девочка, — подумал он. — Если бы аисты взлетели, приветствуя его, то следовало ожидать мальчика.
Входная дверь была распахнута настежь, мать стояла на пороге, стиснув руки. Дорхен запрыгнула на все еще двигавшуюся повозку и обняла его.
— У тебя даже нет щетины! — удивилась она.
Тот, у кого еще не растет борода, жениться не имеет права, гласило мудрое народное поверье, которое в Подвангене уважали с давних времен.
Мать пристально смотрела на него, оглядывая с ног до головы, чтобы убедиться, действительно ли он в целости и сохранности. Далеко не каждый день солдаты возвращаются из России без шрамов и рубцов.
Так Роберт Розен прибыл в отчий дом. Переступая через порог, ему не пришлось пригибаться, так как дверь здесь была на полметра выше, чем вход в русские деревянные хаты.
Матушка Берта настоятельно попросила его сесть в кресло у печки.
— Присаживайся удобнее! После десяти месяцев безумства в России немудрено устать.
Дорхен занесла его винтовку в дом, задвинула ее под диван и сказала:
— Здесь нам подобные вещи не нужны.
Был приготовлен пирог, в горшке тушилась курица. Шесть бутылок Киндерхофского пива, которые Дорхен быстренько принесла из местного трактира, стояли наготове, чтобы усладить человека, вернувшегося с фронта. Большой стол был накрыт, как будто уже была свадьба. Дедушка Вильгельм сидел во главе стола, в правой руке держа клюку, а в левой — потухшую трубку.