Герцоги Бургундский и Орлеанский проводили широкие пропагандистские кампании. Они писали письма монархам и городам. Тех и других они знакомили со своей версией событий 1405 г., со взаимными претензиями, со своей программой управления. Речь шла и о том, что герцог Людовик расточает королевские деньги, и о том, что герцог Иоанн похитил дофина. В конечном счете письма, поступая одним и тем же адресатам, приняли характер обмена поношениями.
Иоанн Бесстрашный заметил, что ему недостает убедительности. Чиновники Счетной палаты ответили ему, что будут действовать по совести. Принцы, как король Наваррский Карл Благородный, герцоги Беррийский и Бурбонский, заявили, что их беспокоит его политическая программа — управление через посредство Штатов, которое, как им казалось, может привести королевство к анархии. Что касается Совета, он в большинстве состоял из креатур Людовика Орлеанского; слова, произносимые герцогом Бургундским за его пределами, здесь находили мало поддержки.
Открыто встали на сторону герцога Иоанна в 1404–1406 гг. только магистры университета, начавшие объединять замыслы реформирования церкви и королевства в единый теоретический план. Может быть, некоторые считали, что здесь можно применить «насильственный путь», какой недавно проповедовали в отношении церкви.
Речь, произнесенная Жаном Жерсоном перед всем двором 7 ноября 1405 г., вписывалась в эти размышления о реформе, но это была речь человека, глубоко приверженного идеям королевской власти и к общественного согласия. «Vivat Rex!» [ «Да здравствует король!» (лат.)] Так начиналась речь. Издавна склонный к реформам, Жерсон тем не менее оставался умеренным деятелем. Иоанн Бесстрашный использовал его нравственный авторитет, чтобы отвоевать позиции в общественном мнении, утраченные после летних собыгий.
Жерсон, цитировавший Аристотеля и Блаженного Августина и даже Плутарха и Боэция, точно следовал направлению, какое указал полтора века назад Фома Аквинский. Его теория верховной власти была теорией согласия разных частей тела общества ради общего блага. Договор между королем и подданными является, согласно Жерсону, следствием только божественной воли: государь должен быть всего один, как существует всего один Бог. Но власть короля проистекает из согласия, из договора, который санкционируется Богом, как и передача власти по наследству. На основании того же договора исполняет свою роль и Совет: в теле общества это орган чувств, благодаря которому суверен может осознавать, в чем состоит общее благо. Таким образом, король — не судья Совету, он должен следовать мнениям последнего.
Государь должен не только о том спрашивать, но тому верить и выполнять, и держать это в тайне. Ибо в противном случае, ежели спрашивать совета и оному не следовать, получилась бы насмешка либо притворство.
Под Советом по преимуществу понимались Генеральные штаты. Король должен советоваться с университетами, с парламентом, с дворянством, с духовенством. Можно отметить, что горожанам Жерсон особой роли не отводит.
Король здесь входит как составная часть в политическую систему. Для нее он не все и не господин. Он ее глава. Но тут имеется в виду старинная притча о голове и частях тела. Жить друг без друга никто из них не может.
Иоанн Бесстрашный решил, что он выиграл. Ордонанс за январь 1406 г. предписывал, что на время отсутствия (болезни) короля власть переходит совместно к принцам и Совету. Но еще надо было взять верх в Совете, сокращенном до пятидесяти одного члена, назначение которых вызывало все новые конфликты. Осталось тринадцать прелатов и тридцать восемь мирян. Это было компромиссным решением, но большинство составляли люди Людовика Орлеанского: он мог твердо рассчитывать на двадцать четыре — двадцать пять советников, в то время как сторонниками герцога Бургундского было всего десять-двенадцать. Остальные были очень нерешительными и готовыми промолчать. Тем не менее от этого «болота» все и зависело.
Выбор 1406 г. олицетворял меньшее зло. Реорганизация совета в апреле 1407 г. усугубила дисбаланс. Число советников сократили наполовину, поскольку герцог Орлеанский и его сторонники считали, что, когда в работе Совета участвует слишком много людей, это снижает его эффективность. Так, Совет покинуло несколько епископов, не имеющих выраженной политической позиции. Но среди удаленных оказались все миряне, поддерживавшие Бургундца. Из двадцати шести советников в новом списке Иоанн Бургундский мог рассчитывать только на епископа Турнейского, который остался в Совете, и на Ренье По, который в него вошел. Кроме того, настоящий штаб, состоящий из принцев — Людовика II Анжуйского, Иоанна Беррийского и Людовика Бурбона, — исключал возможность любого авторитарного вмешательства в дела в отсутствие больного короля.
Иоанну Бесстрашному больше не на что было надеяться. Либо он изберет «путь насилия», либо ресурсы Французского королевства окончательно ускользнут из его рук. В разгар словесной перебранки, которая в качестве пропаганды сопровождала чисто политические операции, каждый из противников избрал себе эмблему и девиз. Опередив кузена, Людовик Орлеанский выбрал узловатую палку, то есть дубину. Преимущество Иоанна Бесстрашного было в том, что он делал ответный ход: его эмблемой стал струг. После орлеанского переворота в Совете струг должен был либо пойти в ход, либо выказать свою непригодность ни к чему. Один подручный герцога Бургундского, готовый на все мелкий нормандский дворянчик по имени Рауле д'Анкетонвиль, начал рыскать вблизи парижских резиденций королевской семьи.
Убийство Людовика Орлеанского
23 ноября 1407 г. Людовик Орлеанский, покинув дворец Барбетт на улице Вьей-дю-Тампль, где он посетил королеву, которая готовилась родить, оказался лицом к лицу с вооруженными людьми. Как позже напишет секретарь парламента в период между двумя заседаниями, при герцоге было «слишком мало сопровождающих». С помощью гизармы — алебарды с крюком — нападающие сбросили его с коня, разрубив ударом топора ему запястье. Потом они раскроили ему череп на мостовой. Соседи отнесли тело в церковь Блан-Манто.
Прево Гильом де Тиньонвиль велел запереть городские ворота, собрал ночью всех ответственных за общественный порядок, а на рассвете к работе приступили следователи.
Очень скоро весь Париж узнал, что случилось. Через тридцать шесть часов после покушения Тиньонвиль смог сделать первый рапорт Совету: он сообщил, что следствие идет успешно и он без труда найдет улики, если соблаговолят разрешить ему провести обыски во дворцах принцев. Засада у дворца Барбет была подготовлена тщательно, но убийцы привлекли внимание: установлено, что уже несколько дней они находились в особняке Имаж-Нотр-Дам, откуда легко можно был наблюдать за всеми, кто входит во дворец королевы и выходит из него. Было очевидно, что преступление совершили не случайные грабители. С другой стороны, соседи видели, как убийцы бежали: их след вел во дворец Артуа, парижскую резиденцию герцога Бургундского.
Герцоги Анжуйский, Беррийский и Бурбонский равнодушно заявили: пусть обыскивают их жилища. Герцог Бургундский отвел в сторону двух дядьев и тихо признался, что преступление совершено по его приказу. Бес его попутал. Убийцы укрылись во дворце Артуа, При расставании ничего громко сказано не было. Принцы разъехались по домам, так ничего и не решив. Они были в растерянности.