Парижане
В Париже выделилась особая группа недовольных — мясники. Собственники своих лавок, где на них работали наемные приказчики, парижские мясники были в самом деле крупными бюргерами, капиталистами, достаточно богатыми, чтобы господствовать в маленьком мирке ремесленников, достаточно могущественными, чтобы навязать свою организацию некой важной экономической деятельности, но недостаточно уважаемыми, чтобы их приняли в состав высшего бюргерства. Чувствуя себя удобно внутри цеховой системы, где [экономическое] мальтузианство было правилом, а свободное предпринимательство — исключением, мясники тем не менее были более закрытым цехом, чем другие, и эту замкнутость создали не только они сами. Получая выгоды от активности, которую они финансировали и которой управляли, но не более того, они хорошо знали, что нотабли из среды купечества (marchandise) — менялы, суконщики (еще) и галантерейщики (уже) — не признавали мясника настоящим нотаблем.
Обладая сильной маневренной массой, которую составляли их приказчики и живодеры, мясники — и династии мясников, такие, как роды Ле Гуа или Сент-Ион, — были готовы играть роль в парижской политической жизни. Но более высокого места в обществе они могли добиться только силой.
Филипп Храбрый приобрел популярность, призывая к реформам, частично касавшимся общественного хозяйства. Его сын Иоанн Бесстрашный находил сторонников, систематически поддерживая интересы парижской коммерции и расточая свои корыстные щедроты самым активным элементам населения столицы, где все могло перемениться в любой момент. Одним из плодов этой политики было постепенное восстановление парижских привилегий с 1409 г. Этот процесс завершился 20 января 1412 г. воссозданием купеческого превотства, которое как по форме избрания, так и по значению, которые ему придавали, походило на настоящий муниципалитет. В то же время Иоанн Бесстрашный нашел бонскому вину самое политическое применение, какое было возможно: многие парижские нотабли получали его целыми бочками, чтобы пить с друзьями за здоровье герцога Бургундского. Часть этих щедрот распространилась в 1411 г. не менее чем на шесть мясников и на двух простых живодеров, Дени из Шомона и Симона Ле Кутелье по прозвищу Кабош, а также на одного председателя счетной палаты, одного королевского секретаря, одного хирурга и — общественное мнение не должно было остаться к этому равнодушным — на таких мастеров проповеди, как Пьер Кошон или настоятель монастыря матюренов.
С тех пор герцог Бургундский стал хозяином столицы и прежде всего хозяином улицы. Когда его дядя герцог Беррийский хотел вступить в Париж, мясники взяли на себя задачу не пустить его, а потом демонстративно разломали двери и окна Нельского дворца, чтобы незваный гость знал: в Париже ему делать больше нечего. Те же мясники добились от королевского правительства конфискации доходов епископа Парижского и архиепископа Сансского: Жерар и Жан де Монтегю считались заведомыми арманьяками. Что касается парижского прево Брюно де Сен-Клера, он не имел счастья понравиться мясникам: его заменили доверенным лицом герцога Иоанна, Пьером дез Эссаром.
Когда герцог 23 октября 1411 г. вступил в Париж, мясники возглавили делегацию, приветствовавшую его от имени города. Сент-Ионы, Ле Гуа и некоторые другие взяли реванш над парижским бюргерством, никогда не желавшим давать им дорогу.
С ополчением в пятьсот человек мясники контролировали столицу и отправляли по ней все новые патрули, днем и ночью. Для контроля над областью они сформировали настоящую армию, краткое определение которой через несколько лет даст Жувенель дез Юрсен, родной сын Жана Жувенеля:
От тысячи шестисот до двух тысяч ратников, облаченных в кольчуги, жаки [92] и салады [93] .
При таком доспехе они в правильном сражении не представляли собой серьезной силы. Они были грозными, когда речь шла о том, чтобы грабить деревни и драться с враждебными бандами, редко состоявшими из лучших воинов. Они ходили в Бисетр, чтобы сжечь загородный дом герцога Беррийского. В Сен-Дени, потом в Сен-Клу и, наконец, на равнине Боса они сталкивались с армией арманьяков. Когда мясник Тома Ле Гуа нашел смерть, командуя своими людьми, в аббатстве Святой Женевьевы ему устроили княжеские похороны, которыми руководил лично герцог Бургундский. Никто не счел, что это слишком большая честь для мясника.
Это было сделано хорошо. Как говорили, герцог Бургундский вполне показал, что ему должно служить, ибо он выказал любовь к тем, кто стоит на его стороне.
В Париже уже возник раскол между бургундской партией, активное меньшинство которой было вполне склонным к насилию (мясниками и живодерами) и партией общественного спокойствия, старой университетской и судейской партией сторонников как политической, так и церковной реформы. В этой партии мира герцог Бургундский нуждался гораздо больше, чем горожане нуждались в нем. Но насилия арманьяков почти не оставляли выбора любителям мира и порядка: они были вынуждены выбирать, к какому из противоборствующих лагерей примкнуть.
Открытых арманьяков, во всяком случае, в Париже не было. Назвать проезжего арманьяком значило обречь его на линчевание. Обвинить горожанина в сговоре с арманьяками, контролировавшими часть окружающей местности, значило отправить его на виселицу. Впрочем, уже почти не говорили о «людях Орлеана» и еще очень редко говорили об «арманьяках». Говорили в основном о «разбойниках» (brigands). Солдатня Бернара д'Арманьяка очень постаралась заслужить это название, не лучше вели себя и воины графа Алансонского, разоряя Южную Нормандию.
В октябре 1411 г. парижские кюре сообщили с амвона об отлучении рутьеров, которое некогда объявил Урбан V. Жувенель дез Юрсен расскажет, что в то время опасались крестить детей, родители которых не были бургундцами или не называли себя таковыми. Чтобы прояснить ситуацию и чтобы все хорошо знали, на чьей стороне Бог и его святые, на статуи святых крест-накрест повязали шарфы: косой крест святого Андрея был эмблемой бургундцев.
Некоторые проявляли официальное рвение. Муниципалитет Кана велел сжечь дома сторонников герцога Орлеанского.
Эта волна насилия неоднократно вызывала реакцию, никак не связанную с конфликтом принцев: в ней проявлялись ненависть и ярость всех сословий, постольку-поскольку отражавшаяся в столкновении сильных мира сего. Происходили настоящие крестьянские восстания: так, несколько сот крестьян Ланской области — с помощью бальи Вермандуа и его сержантов — осадили графа де Русси в его крепости Понт-Арси-сюр-Эн и в конце концов вынудили его сдаться.
Возвращение англичан
Как раз тогда снова заговорили об англичанах. Последние десять лет они появлялись не раз, но ни одна из их операций не выходила за рамки простой демонстрации присутствия на нормандском побережье. От их высадок, преследовавших неясные цели, в 1405 г. пострадали деревни Котантена, в 1410 г. — Фекан. Ежедневные трения происходили на гиенской границе. Но для остальной части королевства война с Англией осталась в прошлом.