Задачей стоявшей против нас батареи, конечно же, было противодействие приднестровским танкам. Наше направление командование молдавской армии расценивало как танкоопасное… Но оно перебдело. Итогом такого избытка внимания стала глупость: мощные, длинноствольные противотанковые пушки поставили слишком близко к передовой, на узкий участок с крохотными секторами обстрела. И никого, кроме приднестровской пехоты, — серых, убогих воробьев, перед ними после 22 июня не было! Вот они и молчали, да так, что о присутствии половины орудий этой батареи мы даже не догадывались…
Сами того не ведая, мы выполняли важнейшую задачу: сковывали вражескую артиллерию, которая могла причинить непоправимые беды в другом месте. Свое вынужденное бездействие молдавские артиллеристы вымещали в эпизодической стрельбе по улице Некрасова и Шелковому микрорайону, находящимся вдалеке от политически важных объектов и путей следования депутатских и ооновских миссий, зачастивших с последних дней июня в горисполком и ГОП.
Новая жизнь по сравнению с прежней оказалась настоящей малиной. Расположение батальона было разделено вглубь на два эшелона, налажена регулярная смена взводов на передовой. Дома на тыльной стороне обороняемых кварталов были поделены между отрядами, и это спасло их от полного разграбления сомнительными личностями, приладившимися орудовать у нас за спиной. Со стороны Паркан проезд толком не охраняется, единственный регулятор движения — собственный страх и риск. А у некоторых он основательно заглушен наживой. Вот комбаты решили это дело пресечь. Уже взломанные квартиры использовать для постоя, и навести порядок в ближнем тылу. Ворье начали ловить и отправлять под конвоем в Тирасполь. Иногда на тех же машинах, на которых они сюда приезжали, с вещественными доказательствами и понятыми, посаженными в кузова.
Мародеры… Откуда явилось это гнусное племя? Грабят ведь не от голода и не от нищеты. Другое сейчас время. Не революция и не голодная Отечественная война… Кругом богатые села и города, в домах и квартирах достаток. И все равно — неодолимая страсть потянуть все, что плохо лежит, обчистить тех, кто в бедственном положении не может постоять за себя. Все это плоды терпимости к тихому воровству застойных лет и горбачевского плюрализма — терпимости к пропаганде наживы…
Али-Паша с Сержем отправились выполнять новые распоряжения одними из первых и оккупировали приличный дом с хорошими квартирами, где даже сохранились продукты, благо мародеры в первую очередь выносили не консервы и крупу, а ценности — ювелирку, бытовую технику, новую одежду. Во дворе соорудили печку, и наши молдаване с Федей оказались неплохими кухарями. Не то что Серж и Жорж. Те, как выяснилось, ничего, кроме оружия, в своих руках держать не умеют. Взводный не промах, за пару дней довел обоих дружбанов до белого каления своими нотациями за отсутствие заботы о личном составе и шутками об эксплуатации молдаван. Они как могли отгавкивались. Оглиндэ смеялся. А потом Серж от безделья и по примеру взводного тоже полез ко всем с придирками. И окончательно заработал прозвище Достоевский.
На третий или четвертый день после заключения перемирия с ОПОНом в ночную разведку опять попал Гуменюк. Что сказать… Хохмач и на этот раз был неразлучен со своей хохмой. Бывалый парень, не хуже прочих, но никому из нас проказница судьба не уготовила так много неожиданностей. Прошли они нормально, дошли до «шестерки», где Паша говорил с командиром ОПОНа, пошли обратно и за квартал до наших позиций разделились. Взводный с Ваней Сырбу пошли к бабаевцам, а Гуменяра с Кацапом направились ко мне. И метров за двадцать до нас, когда они уже на всех парах летели на причитающийся им после разведки синус и закусинус, из темноты к Гуменяре, который шел первым, вдруг фамильярное обращение:
— Салут, хайдук! [53]
Серега заорал как полоумный и застрочил из автомата на голос. Федька с перепугу тоже: пиф-паф куда попало, глаза на лоб — и деру! Шухер поднялся отменный, все, кто был, выскочили в ружье. Выяснилось же, что вражьих козней нет в помине, просто ни за что убили молдаванина — волонтера из числа приличных, что сидели вместе с ОПОНом в «шестерке». Он, заблудившись, забрел прямо к нашей передовой. Простофиля, конечно, был редкостный. Не зная, где сам находится и кто идет, крикнуть «Салут, хайдук»! Из-за такой деревенщины анекдоты про молдаван всегда и рассказывали.
Смех смехом, а чуть не сорвали перемирие! Взводный объяснился с опоновцами так: «Мы же, когда идем к вам, не кричим: «Слава КПСС» и «Служим Советскому Союзу»! Командир ОПОНа и его заместитель взгрустнули слегка, что человек был хороший. На том и замяли. Вот при каких обстоятельствах Гуменюк открыл личный боевой счет.
Что ж, на этой войне много нормальных и даже очень хороших людей убито и искалечено зазря. Десятки защитников и жителей города были бы живы, если бы не мародеры, пьянки, отвратительная организация и вредительская помощь. При том, что брони на передовой больше не стало, за нашими спинами ее неожиданно образовалось очень даже много. Водкожоры наконец расхрабрились и пересекли Днестр. Как пойдешь в рабочий комитет, к горисполкому, в крепость — по улицам вокруг на большой скорости носятся бэтээры и эмтээлбэшки, размалеванные надписями, словно на одесскую юморину: «Смерть румынам!», «Казак и в Бухаресте казак!», «Бендеры — Кишинев — Бухарест — транзит».
Не транзит, а сквозняк. На Кишинев не пыталась выйти ни одна из этих машин, они к нам в боевые порядки встать не могут. Это-де станет нарушением «процесса мирного урегулирования». Зато их водители иногда по-ухарски вылетают на улицы, простреливаемые врагом. Гибнут сами, губят технику и людей, которых везут. Так в один из последних дней борьбы за «Дружбу» румынская пушка шарахнула казачий бэтээр, самонадеянно пытавшийся проскочить перекресток. Нет брони на фронте, зато она жжет соляру, вывозя из Бендер награбленное. Ведь военную технику по дороге не досматривают. В ответ на учащение мародерства и грабежей издали приказ о расстреле мародеров на месте. Но он действует только на передовой и вокруг горисполкома. В остальных районах воруй — не хочу!
Зашедшая в тупик война на ходу рождает новые анекдоты: Бендерское руководство совещается в горисполкоме с тираспольскими командирами. Есть ли противник в таком-то районе города? Тут по площади мчится МТЛБ с тираспольскими разведчиками. Их вызывают на доклад и спрашивают: «Ну как, есть ли там враг?» — «Так точно! — отвечают разведчики. — По данным мародеров противника там до е… матери!» И мы смеемся, хотя сами тоже тираспольчане. Но три недели здесь в глазах вновь прибывающих, да и в наших собственных глазах сделали из нас бендерчан — бендерскую гвардию. Так чаще всего нас теперь называют, хотя к героическому Бендерскому батальону мы не имеем отношения.
Вместо солидных, но занимающихся черт знает чем дядечек к нам в помощь набиваются мальчишки по четырнадцать — пятнадцать лет. Половина — сироты и беспризорники. Их отшивают, а они лезут обратно на передовую как вьюрки. У многих отрядов есть такие «сыны полка». Они с гордостью носят форму и отказываются от гражданской одежды. И если по своей неуемной энергии случайно попадают к полицаям или волонтерам, те обходятся с ними, как с военнопленными. Со всеми вытекающими отсюда последствиями.