— Да, это так, — с глубоким вздохом признался Абуладзе. — Дело было прошлой осенью. Как раз в то время по всем московским ресторанам проходили проверки. Проверяли пожарную безопасность, наличие запасных выходов, сигнализацию. А у меня, как назло, на двух объектах с этим были проблемы. Раньше я их решал обычным способом, но тут это не прокатило: инспектор, с которым я всегда сотрудничал, заявил, что на этот раз денег не возьмет. То есть возьмет, конечно, но только мне все равно придется перестраивать помещения. Причем делать это быстро — иначе будут грозить крупные штрафы и закрытие ресторанов. Мне срочно нужны были деньги на проведение работ. А тут, перед Новым годом, как всегда, платежи… В общем, мне срочно потребовались деньги.
— Но вы могли взять кредит… — заметил Гуров.
— Вы плохо знаете деловой мир, — сказал Абуладзе. — Взять кредит можно, но ставки высокие, а кроме того, я и так набрал кредитов под завязку. Так что мне вряд ли дали бы. Поэтому я и обратился к Игорю. К лету я рассчитываю вернуть эти деньги. И никто бы об этом не знал, только он и я. А теперь… Теперь придется возвращать эти деньги Лидии… Как это неудобно! И все же — кто вам об этом сказал?
— В сложившейся обстановке я пока не стану отвечать на этот ваш вопрос, — сказал Гуров.
— В общем, догадаться нетрудно, — задумчиво произнес Абуладзе. — Это или Лидия… хотя мне трудно представить, чтобы Игорь мог ей об этом рассказать… Или его помощник Павел… Или, наконец, эта лиса Молчанов. Тот еще пройдоха! Я смотрю, он пользуется большой симпатией у Лидии. И я даже допускаю, что, несмотря на ее возраст — она ведь всего на десять лет моложе Игоря, — между нею и Молчановым… понимаете?
— Понимаю, — отвечал Гуров. — Но размышлять на эту интересующую вас тему не собираюсь. Я лучше направлюсь к себе и лягу спать.
К себе в номер Гуров вернулся уже глубокой ночью. И только переступив порог гостиницы, сообразил, что за весь день практически ничего не ел — только выпил стакан чая, которым его угостил Молчанов. Ресторан уже был закрыт. Пришлось идти в бар, который ночь напролет торговал алкоголем, а также тем, что обычно берут с пивом, — чипсами, орешками, сухариками, копченой рыбой. Набрав всего этого добра, Гуров поднялся к себе в номер. Заварил чай, сел у стола и распечатал первый пакет.
Он пил чай, жевал орешки, но практически не замечал, что ест и что пьет. Голова усиленно работала, переваривая полученную за день информацию. Кто-то из его сегодняшних собеседников — кажется, Молчанов, а может, Абуладзе — спрашивал, есть ли у него догадки и гипотезы. Пока что их у Гурова не было. Нет, он не считал, что должен иметь набор гипотез и кучу подозреваемых. Но совершить некий отбор информации, осмыслить связи, существовавшие между обитателями пансионата «Вершина», было необходимо.
«Итак, начнем с вопроса, есть ли здесь, в поселке, люди, заинтересованные в смерти Семенова, — думал сыщик. — Ответ: да, такие люди есть. И первая среди них — это вдова погибшего. Она знала, что муж собирается изменить завещание. В таком случае она потеряла бы около пятисот миллионов рублей. Казалось бы, какая разница: пятьсот миллионов у тебя или миллиард? Я бы лично разницы не почувствовал. Но есть люди — и их много, — для кого это важно. Очень важно. И чтобы сохранить эти лишние пятьсот миллионов, можно пойти на некоторые усилия. Даже на преступление. Один раз перешагнуть закон.
Кроме того, у Лидии Евгеньевны были и дополнительные причины для того, чтобы ненавидеть мужа и желать ему смерти. Эти его многочисленные измены, присутствие здесь, прямо у нее под носом, последней пассии Семенова. Оскорбленная женская гордость, ревность, плюс материальный расчет — настоящая гремучая смесь. Стало быть, Лидия Евгеньевна Семенова у нас будет в списке номером первым.
А кто будет вторым? Этот пункт менее очевидный. На второй номер претендуют сразу несколько человек. Например, ближайший друг покойного и замечательный ресторатор Олег Вахтангович. Причина та же самая — деньги. Сумма тут, конечно, намного меньше, но, возможно, для нашего владельца шашлычных и бистро она так же важна, как для вдовы — ее пятьсот миллионов. А кроме того, неизвестно, был ли это единственный долг Абуладзе. Может, он еще занимал у своего друга, только никто об этом не знал. И вновь, как у вдовы, возможен дополнительный мотив ревности. Да, это Семенов попросил Абуладзе выполнить не слишком приятную роль фальшивого любовника Насти. Но что, если девушка понравилась пылкому грузину? Девушка красивая, влюбиться в такую легко. Ах да, Павел Зорькин так и говорил, что Абуладзе проникся к Насте симпатией. И теперь он может рассчитывать занять освободившееся место. Тем более если будет себя правильно вести: всячески демонстрировать горе, будет настаивать на расследовании гибели друга, помчится уговаривать московского полковника — меня то есть — провести такое расследование… Похоже на правду? Очень похоже.
Кроме того, на второй номер в списке убийц претендует неизвестный представитель неких злодеев-конкурентов. Тех, кто в прошлом году устроил покушение на Семенова. Если только Зорькин этот эпизод с покушением не выдумал. И, допустим, одного из этих конкурентов Семенов неожиданно встретил здесь, в поселке. Но тут уже сплошные домыслы, тут надо проверять буквально каждый пункт.
А что касается остальных, кто жил вместе с погибшим… Похоже, они на роль потенциальных убийц не годятся. Дочь от смерти отца проиграла ровно столько же, сколько выиграла ее мать. К тому же видно, что она была привязана к отцу, любила его. Помощник и телохранитель Зорькин после смерти шефа потерял работу. Хотя, конечно, эту потерю ему могут с лихвой компенсировать в другом месте… И, наконец, первый заместитель директора Глеб Молчанов, похоже, не имел разногласий с шефом, вместе планировал проведение проверки. Явных выгод от смерти шефа не получает.
Впрочем, все эти рассуждения пока строятся на пустом месте. Что-то определенное можно будет сказать только тогда, когда будут известны результаты вскрытия. Видимо, их сообщат только завтра. Если у погибшего в крови что-то найдут… Да, тогда многое встанет на место. Тогда решающее значение будет иметь этот вчерашний полдник. Кофе варила Ксения… Хотя, насколько мне помнится, всякого рода яды и психотропные вещества в горячей воде разлагаются. Но не все. Некоторые яды никакого кипятка не боятся. Кроме того, встает вопрос: пил ли он что-то еще, кроме кофе? Пока ничего на это не указывает.
А если он не был отравлен, тогда что? Толкать его с обрыва никто, по-видимому, не толкал. Может быть, как говорил Абуладзе, его кто-то позвал оттуда, от обрыва? Просил о помощи? Но даже если он услышал крик о помощи, почему он сделал то, что сделал: снял лыжи и потащил их за собой? Если бы он спешил на помощь, то просто поехал бы к обрыву. Опытный спортсмен не побоялся бы так поступить — он знал, что в любую секунду сможет затормозить. А если бы не рискнул ехать, то снял бы лыжи и оставил их там, на трассе, чтобы потом за ними вернуться. И если бы он решил покончить с собой, если это был суицид, то тоже лыжи не нужны, он тем более бы их бросил. Да, эти взятые с собой лыжи — решающий момент. Почему он потащил их с собой? Вывод напрашивается только один: он не собирался возвращаться на трассу. Он думал, что идет вниз, в поселок. А это означает, что его сознание было затуманено. Да, этот вывод можно сделать твердо и из него исходить.