«Как жирный гусь!» — подумал Александр, вспомнив о том, как в Ломовке, он летними вечерами загонял во двор гусей и уток, и они, вдоволь наплававшись в затоне реки, так же вальяжно и степенно, переваливаясь с боку на бок, шагали домой. Но то были гуси и утки, а сейчас шагала железная махина покрупнее грузовика-самосвала!..

В кинохронике Беляк видел, как на показательных выступления легковушки, слегка завалившись набок, удерживали равновесие и катились на переднем и заднем колесах.

Но легковушки ехали, а вертолет — шагал!

Это был не цирковой трюк высочайшего класса, а демонстрация уникального спортивного мастерства. Умения чувствовать железный организм, знать его возможности и управлять им, властвовать над капризной и своенравной винтокрылой машиной.

Показательное выступление настоящего мастера вертолетного спорта.

Без толпы зрителей и заслуженных аплодисментов.

2

Вечером Александр Беляк лежал на своей кровати и, заложив руки за голову, мысленно возвращался на аэродром, к недавним событиям и переживаниям последних дней.

До отбоя было еще далеко, около двух часов.

Танцевальные вечера, которые командиры разрешали устраивать на баскетбольной площадке, были отменены по причине дисциплинарных нарушений во время самостоятельных полетов. Ведя вертолет, курсанты отклонялись от заданного маршрута и совершали виражи над домами, в которых проживали их девушки. Или низко пролетали над полем, где трудились колхозницы, нагоняя на тех страх гудением двигателей. В общем, совершали, как утверждалось в поступавших от местных властей заявлениях, «воздушное хулиганство».

Разоблачал воздушных хулиганов подполковник Давлетов.

Он был типичным армейским офицером, который в летном училище отвечал за строевую подготовку курсантов и проявлял свою прыткость (особенно над первым курсом), муштруя курсантов на плацу так рьяно, словно строевая подготовка является самой главной дисциплиной в учебной программе. Был Давлетов злобно-памятливым и въедливо-требовательным к подчиненным, но перед начальством угодливо заискивал и выслуживался. Высокой грамотностью Давлетов не отличался, и его высказывания становились своеобразными афоризмами. Он мог, к примеру, сказать перед строем курсантов:

— Товарищи курсанты! Взяли лопаты и копаем от меня и до заката солнца!

Мог нежданно остановить курсанта.

— Курсант Петров!

— Я! — отвечал тот, делая шаг к офицеру.

— Вы куда направляетесь?

— К жене!

— А почему без строя?

Дневальным, которые убирали территорию, подполковник мог с самым серьезным видом задать глупейший вопрос.

— Что это, товарищи курсанты? — и пальцем указать на тень от дерева.

— Тень, товарищ подполковник!

— Немедленно смести!

В Безенчуке Давлетову, по сути, делать было нечего, разве что отрабатывать дежурным офицером по части. Но такая скромная участь его не устраивала. Давлетов проявил инициативу и нашел работу по душе. Вооружившись биноклем, он забирался на стог сена и наблюдал за самостоятельными полетами курсантов, записывая номера тех вертолетов, которые совершали «воздушное хулиганство». Потом докладывал по инстанции. Нарушителей наказывали.

Вот и на сей раз он разоблачил группу курсантов, которые низкими полетами вертолетов разогнали колхозное стадо. В поступившем в училище заявлении от председателя колхоза значилось, что из-за «действий воздушных хулиганов значительно снизился удой молока, что привело к срыву графика поставок молока и молочных продуктов в государственные учреждения».

Виновных курсантов отправили на гауптвахту, а остальных лишили субботнего танцевального вечера на баскетбольной площадке. Дискотека проводились лишь в городе, на огражденной летней танцевальной площадке, около железнодорожной станции, но курсантов в увольнительную не отпускали.

Так печально заканчивался летний субботний вечер.

Александр лежал на своей кровати, заложив руки за голову, и смотрел в потолок, а мысли его в который раз возвращались на аэродром. То, что он там увидел, запомнил на всю дальнейшую жизнь. Шагающий вертолет! Высший класс мастерства! Вершина вершин.

И Александр мысленно представил длинную лестницу, которая поднималась к этой вершине. Сколько же надо приложить сил и времени, настойчивости и упорства, трудолюбия и терпения, чтобы достичь подобного? Но трудности Беляка не страшили, а упорства и трудолюбия ему было не занимать. Александра радовало и ободряло то, что он подошел к этой невидимой глазам лестнице, более того — уже ступил на нее. Пусть на самую низкую, на самую первую ступеньку, но уже ступил и утвердился основательно. Перед ним открываются большие перспективы, возможности подниматься по этой лестнице, пусть со ступеньки на ступеньку, но все выше и выше.

До отбоя оставалось часа полтора. Кто, скучая от безделья, слонялся из угла в угол, кто, вооружившись книгами, устроился в ленинской комнате и пополнял свои знания. В умывальной комнате курсанты брились или стирали носки, в бытовой гладили брюки, рубахи. А многие, захватив еще не доломанные стулья, пытались удержать равновесие на задних ножках. Отрабатывали синхронность движения рук и ног. Со всех сторон только и было слышно:

— Шаг вверх — правая нога вперед! Шаг вниз — левая нога!

— Ручка вперед — шаг вверх — правая нога вперед! Ручка на себя — шаг вниз — левая нога!

И вдруг наступила тишина.

Голоса смолкли. Слышно было, как из незакрытого крана льется в раковину вода.

Александр, чувствуя что-то недоброе, приподнялся, сел на кровати. И — оторопел.

По проходу от дверей шел Серега Сыч. Его кровать была в конце казармы. Но таким Серегу еще никто никогда не видел. Он всегда отличался аккуратностью и интеллигентностью. А теперь… Лицо в крови. Она струилась из разбитого носа и распухшей губы. Под глазом крупный синяк. Форменная рубаха и брюки в пятнах грязи, рукав разорван, ворот распахнут… Было понятно, что Серегу били, потом свалили и снова били ногами.

Он молча шел к своей кровати.

Как по тревоге, курсанты начали вскакивать с кроватей, выползать из ленинской, бытовой комнат и умывальни.

— Кто? — громко, на всю казарму, прозвучал голос Виктора Пряника.

— Местные… — тихо ответил Серега, шмыгая носом.

— Где?

— На станции… Около танцплощадки.

Все, как по команде, стали торопливо одеваться, обувать сапоги, защелкивать солдатские ремни на гимнастерках. Через пар минут сто курсантов четвертой эскадрильи, включая и тех, кто был в наряде, оказались во дворе. К ним присоединились еще семьдесят человек из третьей эскадрильи, остальные курсанты находились в большом карауле.

Кучно столпились около казармы. Толпа гудела, как растревоженный улей. Всех волновал один вопрос: как попасть за проходную? Не штурмовать же КПП?