Фон Доденбург посмотрел в обзорную трубу. На них катились четыре русских Т-34.
Стрелок уже развернул башню их танка в направлении бронированных машин русских. Фон Доденбург заложил в казенник бронебойный снаряд.
— Цель захвачена, — сообщил фон Доденбургу стрелок.
— Огонь! — приказал офицер.
Танк содрогнулся от выстрела, его внутренность заволокло едким дымом. Фон Доденбург, приникший к окуляру обзорной трубы, увидел, что их снаряд попал прямо в центр лобовой брони русского танка. Отскочив от нее, точно мячик, он ушел в небо. В следующую секунду в лобовую броню другого русского танка врезался еще один немецкий бронебойный снаряд. И его постигла точно такая же судьба.
— Не надо стрелять русским в лобовую броню! — послышался голос Шульце. — Это ничего не даст. Цельтесь в моторное отделение или в катки!
Вслед за этими словами унтершарфюрер тут же выстрелил сам. Выпущенный им снаряд попал точно в задний каток русского танка. Т-34 тут же замер. Однако три другие русские машины продолжали накатывать на немцев. Они были полны решимости наступать во что бы то ни стало, даже несмотря на полное численное преимущество противника.
Фон Доденбург вставил в казенник орудия новый снаряд. Их Pz-IV опять содрогнулся всем корпусом. На этот раз им повезло больше: удалось послать снаряд прямо под башню второго Т-34. Тот загорелся.
— Осторожно! — услышал фон Доденбург в наушниках истошный крик своего механика-водителя.
Прямо на них летел бронебойный снаряд русских. Фон Доденбург инстинктивно нагнулся. Танк содрогнулся всем корпусом. Раздался страшный треск и грохот. Снаряд пробил башню, прочертил углубление в металле изнутри и вылетел с противоположной стороны.
Фон Доденбург так и застыл с открытым ртом. Ему потребовалось некоторое время, чтобы хоть немного прийти в себя. Кое-как встряхнувшись, он подрагивающим голосом приказал:
— Стрелок… по вражескому танку в направлении на двенадцать часов… огонь!
Но стрелок почему-то не спешил выполнять его приказание. Он вообще не двигался. Фон Доденбург схватил бойца за плечо, и тот упал вперед. Он был мертв.
* * *
Все остальное утро прошло в беспорядочных атаках. В памяти фон Доденбурга остались лишь отдельные разрозненные эпизоды: «гуляшная пушка» [17] русских, которую тянули четыре лошади и которая прямым попаданием снаряда была превращена в груду разорванного мяса, конского и человеческого; русский солдат, превращенный в подобие плоской лепешки широкими танковыми гусеницами; крестьянка, убитая выстрелом в грудь и лежащая на телеге с бесстыдно разбросанными ногами. Везде пылали пожары, уши разрывали бесконечные взрывы и человеческие крики.
Сразу после полудня Стервятник дал сигнал танкам остановиться. Эсэсовцы поставили машины полукругом и побежали к образовавшейся после разрыва снаряда воронке, в которой уже сидел штурмбаннфюрер Гейер.
На краю воронки скорчился пленный русский в запачканной землей офицерской форме. Он весь дрожал, его губы безостановочно шевелились.
Презрительно косясь на него, Шварц объявил:
— Это русский офицер. Мы поймали его возле дороги. Он прятался у разрушенного амбара.
Стервятник внимательно посмотрел на пленного и повернулся к унтерштурмфюреру Фику, носящему столь прискорбную фамилию [18] :
— Фик, ты ведь говоришь по-русски, не так ли? Посмотри, можно ли что-то выжать из этого ивана.
Фик кивнул и обратился к пленному на ломаном русском. Тот, однако, молчал. Казалось, он отказывался понимать. Правда, когда Шварц вытащил эсэсовский кинжал и поднес его к лицу ивана, тот все же заговорил.
— Спросите его, где располагается сейчас его батальон, — приказал Стервятник.
Но когда Фик спросил об этом русского, тот плотно сжал губы и ничего не сказал.
Шварц оттолкнул Фика в сторону, схватил пленного офицера за волосы и нагнул вперед. Поднеся лезвие ножа к самому его носу, Шварц прошипел:
— Смотри на нож! Смотри на него внимательно! Если ты не заговоришь, я располосую тебе всю твою грязную рожу!
Русский вывернулся и плюнул в лицо Шварцу. Шварц разразился потоком грязных ругательств, а затем взмахнул кинжалом и отсек офицеру ухо. Пленный завопил от боли. Его ухо повисло на тонком лоскутке кожи. Хлынувшая из раны кровь залила ему всю голову.
Шварц медленно стер плевок со своего лица.
— Скажи ему, Фик, что если он все-таки не заговорит, то следом за ухом я отрежу ему нос.
Фон Доденбург почувствовал, что весь вспотел. Перед ним открыто пытали человека, а он ничего не мог с этим поделать. Он закусил нижнюю губу.
Фик перевел то, что сказал Шварц.
— Ну? — Шварц грозно уставился на русского офицера.
Русский наконец заговорил. И рассказал немцам все, что им хотелось узнать. Когда Стервятник понял, что русский выложил им все, он посмотрел на Фика и сделал легкое движение, точно нажимая на спусковой крючок. Фик кивнул ему в ответ и остался в воронке вместе с пленным. Когда фон Доденбург и остальные выбрались из воронки и двинулись к своим танкам, раздался одиночный выстрел. Фон Доденбург обернулся. Он увидел, как Фик вылез из воронки и побежал к своему танку. Он был один. Русский остался в воронке.
Впрочем, подобная жестокость оказалась ненужной. Вечером того же дня они наткнулись на остатки батальона, про местонахождение которого Стервятник, Фик и Шварц допытывались у пленного русского офицера. Осколки батальона представляли собой длинную колонну пленных, вытянувшуюся вдоль пыльной дороги. От солдат шла невыносимая вонь. Казалось, кто-то открыл давно не чистившуюся клетку, где содержались в неволе дикие животные.
Эсэсовцы увидели, как мимо них с трудом бредут сотни пленных русских солдат с наголо обритыми головами. Их конвоировали солдаты 45-й пехотной дивизии, подталкивая русских винтовочными прикладами и штыками. Когда один из русских попытался было выйти из колонны, чтобы помочиться, ударами его затолкали обратно. Но он не мог больше терпеть, и стал мочиться на спину бредущего прямо перед ним другого пленного. Тот даже не повернулся.
— Глядите на этих грязных русских — они мочатся друг на друга! — захохотал один из эсэсовцев.
— Ты бы лучше заткнулся, парень, — мрачно посоветовал ему унтершарфюрер Шульце. — Это просто несчастные люди.
Он стоял на башне танка фон Доденбурга вместе с самим Куно. После того, как был убит стрелок экипажа, Шульце занял его место, тем более что его собственный танк тоже сгорел в предыдущем бою.
Глядя на русских пленных, унтершарфюрер с грустью покачал головой: