Наша оборона становилась все более уязвимой, расстояние между окопами стрелков и пулеметчиков все больше. Если 25 сентября еще удалось снова захватить Лужино, то уже через короткое время противник обрушился на нас со всей мощью, проводя массированные атаки с большим количеством танков. Снова разыгралась та же горькая игра, что и в предыдущий день. Противник прорывался густыми, следующими из леса у Лужино одна за другой цепями, подгоняемыми комиссарами, стрелявшими из пистолетов. Снова та же мясорубка, что и в предыдущий день. Наши тяжелые пулеметы накрывали цепи уже на большой дальности и скашивали их в буквальном смысле этого слова. Обороняющиеся знали, что это такое: наши враги «жгли» волну за волной. Своих павших атакующие русские использовали как укрытие и как упор для стрельбы, и атаковали дальше, пока сами не становились укрытиями и упорами. Такое использование людей представить себе было невозможно. В наших рядах крики «Санитар!» и «Патроны!» становились все чаще. Т-34 стреляли по каждому, появившемуся на открытой местности, не давая эвакуировать раненых и поднести боеприпасы. Наш новый батальонный врач доктор Бутцаль на самой передовой ухаживал за тяжело раненными, пока при благоприятной возможности (когда враг залегал под заградительным огнем нашей артиллерии или когда он допускал вынужденную передышку) их не относили в тыл.
Тщетно наша 37-мм противотанковая пушка пыталась отбиться от нового Т-34. Снаряд за снарядом посылал наш отчаянно воюющий орудийный расчет, пока его не давили гусеницы. Только новые 50-мм противотанковые пушки, которых было недостаточно и которые находились на вооружении истребительно-противотанкового батальона дивизии, могли еще справиться с тяжелым советским танком. Еще вчера, когда началось наступление, наводчик штурманн Кристен из 15 танков в ближнем бою подбил семь и предотвратил прорыв. Сегодня утром снова десять Т-34 попытались провести за собой сопровождающую пехоту и прорвать немецкий фронт обороны. Под свинцовым градом вражеского стрелкового оружия погиб весь расчет, штурманн Кристен был тяжело ранен, оптический прицел разбит. Кристен открыл затвор, навел пушку по каналу ствола на танк и снова подбил семь колоссов, некоторых почти в упор. Он вынудил остальные танки отступить, и атака противника захлебнулась.
Фриц Кристен, простой солдат с ефрейторской нашивкой на рукаве, остался со своим расчетом один, когда соседний пулемет расстрелял все боеприпасы и вынужден был отойти. «Противотанковая пушка из Дубровки» вошла в историю. Кристен стал первым кавалером Рыцарского креста в солдатском чине в войсках СС.
Бои продолжались до 29 сентября. Оборона и контратаки следовали друг за другом. Когда через шесть дней противник истощил свои силы и его атаки прекратились, на поле боя остались тысячи убитых. С наступлением темноты мы еще выносили раненых, которых удавалось приметить. Огромное количество истекло кровью, оставшись без помощи. Никто не обращал внимания на их крики и стоны, заглушаемые разрывами снарядов, когда целыми днями приходилось отражать атаки сильного и беспощадного врага.
В последующие дни мы постоянно беспокоили сильно ослабевшего противника своими разведывательными и ударными группами, пытались выяснить начертание переднего края его обороны, вытаскивали своих убитых из зоны досягаемости его огня. В Горшковичах, Красее и других населенных пунктах производили массовые захоронения. На кладбища поступали все новые и новые павшие. На поле боя дождь смывал с них насыпанную землю, постепенно показывались сапоги, головы или руки, указывая на то, что здесь лежит павший.
Сегодня я отвез своего профессора ботаники в Горшковичи. У соседней избы саперы готовили одно из многочисленных вспомогательных кладбищ, потому что там земля была мягкой. Там уже рядами стояли наши похоронные значки из березовых бревнышек. Пока я ждал унтерштурмфюрера Грютте, помогал саперам в их печальной работе. Некоторые из моих молодых товарищей были изуродованы до неузнаваемости разрывами снарядов, на других смертельные раны были совершенно скрыты камуфляжной расцветкой курток. Все их лица были серыми, серыми были отдельно лежащие части их тел, серой была форма, серыми запачканные сапоги, если они не были сорваны с ног.
Последний мертвый был совершенно неузнаваем. Его светлые волосы были черными от запекшейся крови. Половины лица, плеча и руки не было. Мы заботливо заворачивали погибших, как если бы они были еще живы, в плащ-палатки, прежде чем опустить их в могилу. Потом быстро закапывали, чтобы побыстрее закончить эту неприятную работу. Один сапер сунул мне в руки заготовленный намогильный знак. Он был для одного из 12-й роты. Я воткнул его в мягкую землю. И только стоя перед готовой могилой, я прочитал надпись на табличке: Зигфрид Папенфус, 12-я рота 3 пп д. СС «МГ», 25.9.1941.
Я только что закопал нашего товарища и друга. 1 августа погиб Бфифф. Наша «французская» компания развалилась. Кто следующий? Я? Мик? Три месяца продолжается кампания в России. Численность дивизии сократилась вдвое. Каждый убитый товарищ оставляет за собой выжившим пустоту, которую уже нельзя восполнить. Пусть роты «по списку» пополняют за счет вновь прибывших подкреплений, или из одной роты делают одну, но потеря остается для тех, кто выжил, невосполнимой. Остается память о товарище, так же, как о погибшем члене семьи. Нарастает страх о собственной безвестной смерти, не выраженный, ограниченный, но явный.
Рано или поздно мы тоже пойдем тем же путем. Когда? В шуме дождя, в грязи заболоченного леса, на трескучем морозе приближающейся зимы или позже, на летнем солнцепеке? Будем ли мы уничтожены по одному мановению великих, или постепенно, медленно и беспомощно по их же велению? Где же Бог? Что есть Бог? Что есть человек в судьбе такого мира?
В то время как мы на этом участке северного фронта отчаянно удерживали позиции, в соседней полосе Группа армий «Центр» перешла в наступление на Москву. Если бы Красной Армии удалось на нашем участке прорваться в юго-западном направлении, возникла бы опасность большого окружения. Так мне сказал адъютант оберштурмфюрер Грютте.
Теперь противник перед нами был измотан и обескровлен. На нашем участке был лишь слабый шум боя. Команда с помощью русских военнопленных на нейтральной полосе складывала погибших русских в ямы и воронки и засыпала их землей. Холмиков оставаться не должно было, чтобы наступающие не использовали их в качестве укрытия. Пленные вызвались добровольно на эти ночные работы и получили такой же паек, как и мы. Их комиссары поставили перед ними задачу «добыть продовольствие у немцев», так как обозы Красной Армии могли везти только боеприпасы и оружие. Вместе с тем многие красноармейцы, шедшие на штурм нашей обороны, были сильно пьяны.
Через стереотрубу мы смотрели, как окапывается противник. Мы тоже закапывались глубже в землю и надеялись, что это будет наша окончательная линия обороны.
Начало октября ничем не отличалось от сырого сентября, но уже явно указывало на приближение зимы.
За вражеские линии обороны отправлялись разведгруппы, чтобы выяснить замыслы ивана и взять «языка». Русские продолжали придвигать людские массы к фронту. Это было заметно по новым солдатам и технике, воевавшей против нас. Мы отшибали этой Гидре головы, а они снова отрастали. Американские танки «Генерал Ли» и «Генерал Грант», американские грузовики, Т-34 снова и снова появлялись перед нами. По ночам доносился лязг гусениц и шум моторов.