После напитка бенедиктинцев стали выступать похожие на выпускников МГИМО представители конкурирующих фирм. Все они дружно соглашались не мешать «Атланту», а некоторые даже заявили, что готовы слить с ним капиталы.
— Под изложенный проект фирмой выпущены акции, — сообщил подиум. — Приступим к их реализации. Приобретающие сегодня ценные бумаги получают двадцать процентов скидки.
И тотчас рядом с френчем выскочила стойка, а также склеился из воздуха галстучник с собачьими ушами и с пачкой бумаг в руке. Он забежал за стойку, взмахнул пачкой, выкрикнул: «Приступаем!» Выпрыгнули из зала и сели за пультики у экранов барышни в зеленых хирургических халатиках, выпали из стен красные и синие провода, змеями поползли, ввинтились в разъемы и штепсели, вспыхнула у каждого экрана страшная надпись «Смертельно!», а из потайной двери выкатились и сменили баховский оркестр четыре ассирийца в бородах с гармошками «Тула».
— Рубли не принимаются, принимаются только доллары.
— В финских марках можно? — выкрикнули из зала. — Дойчмарки… Фунты… Песеты испанские?
— Только доллары.
— Где это видано? Есть же обменный курс. Безобразие!
Собачьи уши изобразили: «Сегодня так».
Акции брали нарасхват. Когда торги закончились, ассирийцы грянули марш из «Аиды», компьютерные барышни, сменив зеленые халатики на ситцевые сарафанчики, выстроились в ряд. Толпу снова прошили официанты с подносами.
Все, что пил дворник, показалось ему мерзким. Биополе его пульсировало в такт мигающим огням, стены зала угрожающе то наклонялись, то становились на место. Потолок приспустился, и оттого в зале стало трудно дышать.
— Почему прекратили? Обещали свободную продажу. Я требую свободную! — завизжал в углу обделенный акционер.
Из стен вывалились крутые, стриженные наголо, подхватили под руки обиженного и поволокли. Как по покойнику завыли барышни, у галстучника расстегнулся фрак и обнажилась грудь, изо рта повалил дымок.
— Плод дуриан, не желаете? — раздалось над самым ухом у Кочегарова.
На подносе у официанта истекал вонючим соком диковинный фрукт.
Дворник не успел сообразить, стоит ли рисковать, как к нему протиснулся сквозь толпу сошедший с подиума кавказец. На щеке его синела свежая татуировка «Жора».
— Солнцево? — отодвинув плечом Вергилия, мрачно спросил татуированный.
На что растерявшийся галеасец снова, не поняв вопроса, промолчал, а охранник, дернув щекой и выстрелив в него волчьими взглядом, удалился.
— Что он ко мне пристал? — запуганный дворник рассказал Вергилию о встрече в Царских Прудах.
— Солнцево? Что же тут не понять. Он спрашивал, к какой преступной группировке вы принадлежите, — объяснил пушкинист. — Ни к какой? Все равно надо было что-то сказать. Вы будете здесь до самого конца? А мне, извините, надо идти, американка зовет.
Зал дымился. Ассирийцы затянули «Желтую подводную лодку», барышни, подбирая сарафанчики, двинулись друг на друга, голося: «А мы просо сеяли, сеяли…» и «Мани, мани, мани…».
Гремело из углов:
— За банк «Северо-западный кредит»!
— За «Тараса Бульбу инвест»!
— За холдинг «Козельск»!
Мало-помалу исчезли директор с переводчицей и охранником, укатила коляска, под экранами мотался один галстучник. Часовая стрелка подошла к пяти. Едва минутная подскочила к двенадцати, как на голове у галстучника вырос петушиный гребень. Он вспрыгнул на окно, хлопнув крыльями, заголосил:
— Ки-ри-ки-ку!
И сразу наступила жуткая тишина, взвились шторы, в окна хлынул рассвет. Толпа замерла.
Пять раз пробили часы. Тишина лопнула, толпа шарахнулась к дверям. Ассирийцы с гармошками кинулись наутек. Один попал в зеркало, раздвоится, выскочил из него и побежал в разные стороны.
Вспыхнули в последний раз молочными экранами, затряслись, застреляли компьютеры, красные и синие провода вырвались из них, зазмеились, поползли прочь. Потухло пугающее «Смертельно!». Ветром и сыростью потянуло от погасших машин.
И сразу же за дверями послышался гул наступающей воды. Вода хлынула в зал, завертелись стоявшие у стен столики, поплыли подносы с бутылками и фужеры. Не успевшие выскочить в двери акционеры кинулись вплавь.
Бурный поток вынес дворника на улицу. Дома стояли первыми этажами в воде, троллейбусы плыли, словно катера. Навстречу Федору по воздуху, не касаясь ногами воды, шел, как Христос, Николай Шмидт. Пораженный дворник ударился головой о фонарный столб и умер.
Когда он воскрес, то увидел, что стоит, держась за решетку Парка растениеводства. В ветвях деревьев торчали, как палки, утренние солнечные лучи.
— Ничего себе, хорош, — Николай изумленно оглядел помятую фигуру своего помощника по уборке территории. Тот, едва держась на ногах, вступил на порог правления. — Видите, Сэм, как пагубно влияет на честного рядового труженика знакомство с высшим светом. Бомонд разрушает быстрее азотной кислоты. Чем вас там угощали? Не помните… Назад добирались, конечно, пешком. Надо же — напиться до такого безобразия… Идите отдыхайте, потом все расскажете.
Выходя из двери правления, председатель столкнулся нос к носу с критиком.
— Ключ от квартиры Вяземского у вас? — поинтересовался литератор.
— А в чем дело? У меня.
— Звонил Букинич, завтра приезжает. Может быть, сходим проверим комнату? Мало ли что. Ключ я передам.
Апартаменты поэта встретили их все теми же ароматами сложенного в углу дерматина и брошенного у порога собачьего коврика. После того как раздернули шторы, косой луч упал на щит с костылями. Костыли настороженно вспыхнули. Председатель уселся в антикварное кресло.
— Шикарная комната, — задумчиво произнес он. — Не перестаю ей удивляться. Метров тридцать, не меньше?
— Тридцать два. Кофе не желаете?
— Что-то не тянет. Так, говорите, тридцать два? Прямо танцевальный зал.
— Здесь когда-то планировался кабинет хозяина. Когда вселялась семья ювелира, этаж весь перестраивали, но ювелир закапризничал, предпочел жить отдельно от родственников.
Разговор показался председателю интересным.
— Давно хотел вас спросить, — быстро спросил Николай. — Сколько у ювелира было всего домов?
Малоземельский рассмеялся:
— Даже затрудняюсь сказать. Знаю — вот этот, еще один большой дом на Офицерской. А что?
— Так, пустое любопытство. А загородные? Надо же после рабочего дня предпринимателю выехать погулять среди кустов черноплодной рябины и крыжовника.
— Ах вот вы о чем! Говорят, было еще по дому в Царских Прудах и в Заозерске. Вы любите задавать вопросы, и все они какие-то… Я часто думаю: на кого вы похожи? Худенький брюнет… На Михаила Зощенко. Тихий человек, который вот-вот устроит скандал.