— Слушаю вас, господин бригадефюрер, — откликнулся со второго этажа отеля краснолицый офицер-артиллерист.
— Я хочу, чтобы каждое наше орудие немедленно произвело по пять выстрелов подряд по вражеским позициям.
— Но пять выстрелов — это весь наш дневной лимит на одно орудие, — попытался протестовать начальник артиллерии.
— Мне наплевать, майор! Жирный Герман [55] подгонит нам новые снаряды. А сейчас я хочу показать надменным, чересчур уверенным в себе вонючим американским свиньям, что они еще далеко не выиграли битву за Аахен!
Когда первые залпы шестиствольных минометов взорвали установившуюся было над линией фронта тишину, Куно фон Доденбург ухмыльнулся и поспешил в расположение боевой группы СС «Вотан», чтобы проследить за доставкой нового снаряжения и боеприпасов. Да, генерал Доннер устроил американцам грандиозное представление. Ему же вскоре придется выдержать на себе их ответ.
* * *
— Какой же он тупоголовый высокомерный ублюдок, этот немецкий генерал! — разбушевался в командном бункере командира 1-й пехотной дивизии Хюбнера генерал Коллинз после того, как из Аахена возвратились посланные туда американские парламентеры. — Он что же, не понимает, что дело действительно серьезное? Как ты думаешь, Кларенс?
— Видимо, не понимает, — ответил Хюбнер. Ему доставляло тайное удовольствие видеть Коллинза таким взбешенным и растерянным одновременно. Он прислушался к звукам выстрелов немецких минометов. — Вы только послушайте это!
— Да-да, я слышу, — хмуро откликнулся генерал Коллинз. Он мерил шагами узкое пространство командного бункера, не обращая внимания на то, что из-за непрерывной немецкой канонады на его блестящий шлем с потолка постоянно сыплются грязь и пыль. — Он просто сошел с ума, этот немецкий командующий. Неужели ему не ясно, что его дело конченное?
Наконец генерал Коллинз сумел справиться с собой и восстановить видимость душевного равновесия. Остановившись на середине бункера, он тяжело взглянул на Хюбнера:
— Ну что ж, Кларенс, если он так желает поиграть в эту игру, то мы ответим ему. Да еще как! Каковы твои соображения на этот счет, Кларенс? Что ты собираешься предпринять в первую очередь?
Генерал Хюбнер тяжело поднялся с места и ткнул толстым пальцем в висевшую на стене карту Аахена:
— Как вы знаете, Джозеф, немцы испытывают крайнюю нехватку личного состава. По данным нашим разведки, все, что может наскрести для обороны Аахена этот сумасшедший немецкий генерал, — этого всего лишь от пяти до шести тысяч солдат. Больше у него просто нет. Однако, к сожалению, и такое малое количество защитников Аахена способно причинить нам большие потери. Особенно если они будут защищаться в хорошо укрепленном центре города, где нам придется вести кровопролитные уличные бои. — Генерал Хюбнер выжидающе замолчал.
— Давай, продолжай, Кларенс, — попросил генерал Коллинз. В эту секунду звуки выстрелов из немецких минометов стали стихать. На смену им пришли крики и стоны раненых, зовущих на помощь. Командир корпуса прекрасно знал, что генерал Хюбнер был бы счастлив получить лишние подкрепления. Но он столь же хорошо представлял себе, что ни за что не даст их ему. Ему самому были нужны все имеющиеся резервы, чтобы стремительно продвигаться вперед в направлении Рейна, решая задачу, поставленную перед Седьмым армейским корпусом генералом Эйзенхауэром, главнокомандующим силами союзников в Европе. Генералу Хюбнеру предстояло выполнять свои боевые задачи в Аахене теми силами, которые у него имелись, — силами одной лишь «Большой красной единицы», находившейся под его командованием.
— С учетом вышесказанного, сэр, я не думаю, что мне стоит рисковать жизнями большей части моих людей, бросив их в одну лобовую атаку на немецкие позиции, — заявил генерал Хюбнер. — В таком случае немцы просто уложат несколько тысяч моих ребят, а сами мы этим многого не добьемся. Поэтому я собираюсь предпринять следующий маневр. — Он указал на карту города: — Я хочу ввести в город 26-й полк под командованием полковника Зейтца здесь и здесь. Закрепившись в районе железной дороги Аахен — Кельн, левый фланг Зейтца должен начать постепенное продвижение вперед через весь город…
Внимательно слушавший его генерал Коллинз кивнул.
— Одновременно с этим правый фланг Зейтца должен начать наступление на эти три возвышенности — вот здесь. Все три — и прежде всего, гора Лоусберг — доминируют над северной частью города. Лоусберг, например, вздымается на высоту в девятьсот футов и отбрасывает в солнечный день тень почти на весь Аахен.
Генерал Коллинз протестующе поднял руку вверх:
— Прошу тебя, Кларенс, избавь меня от этих подробностей, уместных разве что в туристическом справочнике!
— Извините, сэр. Итак, если мы сумеем завладеть этими тремя высотами, то перед нашей артиллерией окажется весь город. Весь Аахен будет тогда лежать перед нашими пушками, точно выложенный на блюдечке. И тогда мы нанесем решающий удар. Начнем со штаб-квартиры обороны Аахена, расположенной в отеле «Квелленхоф». Как только этот мозговой центр немецкой обороны будет уничтожен, вся ее структура рассыплется окончательно. Она просто перестанет существовать. — Генерал Хюбнер, явно довольный своим планом, позволил себе улыбку: — Я думаю, сэр, что это — наиболее разумный и взвешенный план, нацеленный на то, чтобы овладеть этим городом с минимумом потерь для нас. Мы снесем немецкой обороне голову — и затем позволим постепенно окоченеть всему телу.
Поглядывая на висевшую перед ним карту Аахена, генерал Коллинз молча обдумывал только что изложенный ему план Кларенса Хюбнера. Потолок командного бункера задрожал, когда рядом начала двигаться колонна самоходных 155-миллиметровых гаубиц, следовавших прямо на фронт. Дождавшись, пока проедет последнее орудие, Коллинз обратился к Хюбнеру:
— Кларенс, ты ведь сам видишь основную слабость своего плана, верно?
Лицо Хюбнера вспыхнуло.
— Нет, сэр, — выдавил он. — Мне стыдно признаться в этом, но я, ей-богу, не вижу в своем плане никаких слабых мест.
— Тебе вовсе не следует стыдиться, Кларенс, — с легкой улыбкой произнес генерал Джозеф Коллинз. — Это как раз то. за что командиры армейскими корпусами получают свое жалованье. Мы просто обязаны время от времени поправлять чересчур самоуверенных командиров дивизий. Твой план — просто превосходный, но лишь до тех пор, пока мы не учитываем неизбежные трудности, которые обязательно возникнут, когда полк полковника Зейтца ввяжется в уличные бои в Аахене. — Он усмехнулся: — План-то, конечно, превосходен — захвати все господствующие над городом высоты и весь город твой! Начни обстреливать с них Аахен, и очень скоро фрицы взмолятся о пощаде. Все это, конечно, замечательно. Но ты только взгляни на свой фланг — и тебе сразу же станет ясно, насколько же он уязвим! Вплоть до того самого места, где части твоей дивизии смыкаются с передовыми линиями 30-й пехотной дивизии, практически вообще нет никаких американских войск. Все наше присутствие в этом районе, по большому счету, не более чем символическое. И стоит только какому-нибудь немецкому мастеру успешных контратак — а таких мастеров у них, поверь мне, предостаточно — одним прекрасным утром ударить по твоим позициям с северного направления, и они выйдут прямо в незащищенный фланг полковника Зейтца. Тогда фрицы просто отрежут полк Зейтца, и все. А он даже не сможет толком закрепиться в этом районе. И тогда наступит уже твоя очередь испытать на себе, что происходит, когда какой-то воинской структуре отрубают голову. — Коллинз с вызовом уставился на более пожилого генерала Хюбнера: — Ты понимаешь, о чем я веду речь, Кларенс?