В газете «Дейли телеграф» было опубликовано письмо русских предпринимателей, обосновавшихся в Америке. На их добровольные пожертвования русский фабрикант Смирнов изготовил партию водки и на зафрактованном судне доставил в Архангельск.
Водка предназначалась американскому экспедиционному корпусу, который вел наступление одновременно по трем направлениям.
Наибольшую опасность представляло, как и раньше, железнодорожное направление. Здесь вела упорные оборонительные бои Шестая Красная армия.
Но двинское и онежское тоже требовало внимания. Реки уже покрылись льдом, и ледоколы, вооруженные артиллерией, обстреливали опорные пункты обеих армий (Шестую и Седьмую) Северного фронта.
Все три направления, по которым наступали интервенты, для Советской Республики представляли смертельную опасность. В приказе командующего Северным фронтом указывалось:
«Шестая армия прикрывает шенкурское направление тремя отрядами – Кодемским, Вельским и Верхнепадемским».
Кодемский отряд возглавил Андрей Солоухин, командир опытный, уже в первый год Русско-германской войны был удостоен двух «Георгиев», поставлен на должность взводного командира.
Вельским отрядом командовал бывший прапорщик Филипповский, летом прошлого года показавший себя в боях на реке Тегра. Тогда американцы 310-го инженерного полка недосчитались многих своих солдат, наводивших переправу.
Верхнепадеский отряд – это особое интернациональное подразделение, кроме русских в нем преобладали прибалты. Возглавил отряд тридцатилетний латыш Раудмец. На Северо-Западном фронте он командовал пулеметной ротой, которая считалась лучшей в армии. Сам опытный пулеметчик, он организовал армейские курсы по подготовке пулеметчиков.
Три отряда – это всего лишь 3100 штыков, 16 орудий, 48 пулеметов.
Замысел Шенкурской операции, как говорилось в том же приказе: «…ударами этих отрядов по сходящимся направлениям на Шенкурск при содействии партизан ликвидировать шенкурский выступ и освободить город».
Для спасения революции Москва принимает на первый взгляд невероятное решение: все резервы Западной завесы (Советская Республика подвергала себя смертельному риску – авось Германия не нарушит перемирия) перебросить на Северный фронт в распоряжение командарма Самойло и в ближайшее время перейти в наступление.
Стратегическая задача для Шестой Красной армии оставалась прежней – очистить Русский Север от интервентов и белогвардейцев.
Накануне наступательных боев у командарма Шестой армии состоялся телефонный разговор с особоуполномоченным на Северном фронте Михаилом Сергеевичем Кедровым.
Кедров после утомительно тяжелой беседы с Троцким, который то и дело переходил на крик, под впечатлением его «накачки» предупредил командарма Шестой:
– Срыв наступления – для вас это смертный приговор.
Командарм, подавив обиду, промолчал. Он догадывался, что это не его слова, обычно «смертными приговорами» грозился Лев Троцкий. На Северный фронт доходили слухи, что он и командарма К.Е. Ворошилова, героя обороны Царицына, грозился расстрелять. В ЦК Троцкого мягко поправили (на него уже давно поступали жалобы – расправляется с командирами, выдвинутыми из среды рабочего класса). Троцкий пообещал К.Е. Ворошилову на крайний случай доверить командование стрелковым полком: «Если же он не справится и в новой для него должности – пойдет под расстрел».
В штабах Красной армии было только и разговоров о крутых мерах «главного военного комиссара товарища Троцкого». На эту тему, как правило, говорили шепотом, чтоб шепот не доходил до ушей политкомиссаров – в те годы довольно легко было угодить под военный трибунал.
Вот уже посыпались угрозы и на командный состав Северного фронта. Жизнь красного командира катастрофически падала в цене. Но угрозами расстрелов и расстрелами положение на фронтах не исправишь. Александру Александровичу Самойло не составляло труда убедиться, что в руководстве страны, особенно в армии, идет яростная борьба за командные посты. Многие призванные на воинскую службу военспецы скоро становились убежденными троцкистами.
Видно было по всему, что командарм Шестой сторонником Троцкого не стал. И командарм чувствовал, что он ходит по лезвию клинка.
Это было очередное предупреждение из Москвы. В сейфе уже лежала телефонограмма за подписью Главкомверха. В случае провала операции был даже указан вид наказания – расстрел.
А еще в персональном сейфе командарма должна была лежать записка от бывшего слушателя Академии Генерального штаба, которую два месяца назад передал ему капитан Самойло.
Опасную записку бывшего слушателя Академии Генштаба Александр Александрович сжег сразу же по прочтении. Как человек предельно осторожный, он знал, что такого рода записка в определенных обстоятельствах – это улика, которая тянула на смертную казнь. Командующий Белой гвардией Северного края предлагал сдать Шестую Красную армию войскам Антанты в обмен на безбедную жизнь в любом «несоветском» государстве.
Годы спустя, когда генерал Самойло вспоминал бои на железнодорожном направлении, как он колебался, читая эту опасную записку! Было желание огласить ее всем членам реввоенсовета – персонально: Кузьмину, Орехову, Ветошкину. Но… осторожность взяла верх. Опасную записку огласить не рискнул. Не предательство – чья-то человеческая слабость поставила бы его под удар…
Потом у одного из ближайших соратников Александра Александровича выбивали признание: общался ли в годы Гражданской войны генерал Самойло с генералом Миллером?
На допросе товарищ ответил:
«Нет, не общался».
Генерал Миллер, выкраденный в Париже и спешно отправленный в Москву, на вопрос следователя отделался общими словами:
«Мы были по разные стороны баррикад».
Противники, воспитанные одним кодексом чести, друг друга, как правило, не топили. В старой русской армии, как свидетельствовали ветераны, вышедшие из огня Гражданской войны, были редки случаи предательства сослуживца, который в любых обстоятельствах ничем себя не запятнал, не нарушил кодекс офицерской чести.
Среди русских генералов корпоративный дух был довольно высок. Служба в Красной армии рассматривалась, как служба Отечеству.
В те годы войны, как подтверждает известный военный историк профессор В.В. Глушков, когда возникла реальная угроза германского наступления на Петроград, многие офицеры русской армии, оказавшиеся после двух революций не у дел, вновь стали на защиту Отечества. К осени 1918 года на службе в Красной армии насчитывалось несколько тысяч бывших офицеров, в том числе 775 генералов, 980 полковников, 746 подполковников и более десяти тысяч младших чинов.
В Шестой Красной армии служил один генерал – Александр Александрович Самойло. По свидетельству М.С. Кедрова, это был «один из немногих генералов, которые явились красотой и гордостью Красной Армии».
Генерал-майор Самойло для красных командиров подавал пример корпоративного духа. Своей безукоризненной честностью и порядочностью, смелостью и отвагой – своим авторитетом он затмил всех политкомиссаров, присланных в Шестую Красную армию по распоряжению Троцкого.