С высокой набережной хорошо был виден центральный аэродром, но в этот солнечный день аэропланы не взлетали. Над городом установилась необычная тишина. Казалось, и войны не было. Сияло яркое солнце, и в Белое море быстро несла свои мутные воды Северная Двина.
Перед каменным зданием госпиталя стояла группа молодых мужчин в серых больничных бушлатах. Под бушлатами – бинты как напоминание о том, что эти молодые мужчины приплыли сюда, чтоб здесь оставить руку или ногу. А те, кто оставили головы, уже покоятся в мерзлой земле, но чаще – в болоте или в реке на корм прожорливым рыбам.
Когда вернулся Алесь с пропуском для Лены (на Фросю он взял заранее), Лена воскликнула:
– Ой, как много здесь раненых!
– Красные стараются, – равнодушно отозвался сержант и напомнил: – Нас уже дожидаются. Перед обедом я заходил к Георгию. Вы не удивляйтесь, он опять лежачий. Уже в госпитале подхватил «испанку». Хотя это зимняя болезнь и впереди лето, но мы умудряемся болеть круглый год… Вы шли сюда через площадь?
– Да, за Обводным каналом.
– Видели Кузнечевское кладбище? Обратили внимание, сколько там свежих могил?
– И там красные постарались? – Голос Фроси прозвучал иронично, но сержант не подал и виду, что у девушки никакого сострадания к погибшим солдатам и офицерам экспедиционных войск.
– Красные тут ни при чем, – сказал сержант. – Это все «испанка».
– Раньше мы о ней и не слышали, – подала голос молчавшая до сих пор Лена.
Она пытливо смотрела по сторонам, как будто видела эти здания в первый раз, эти небольшие с деревянными рамами окна. В них для себя она видела что-то новое. А новым, как догадывался сержант, было то, что окна изнутри затянуты плотными шторами, не пропускавшими солнечный свет.
– Здесь палаты?
– Операционные.
– А почему окна зашторены?
– У хирургов от яркого света быстро устают глаза. Хирургам приходится работать чуть ли не круглые сутки. Опять на реке тяжелые бои. Много раненых…
– А кто наступает?
Сержант сдержанно улыбнулся, понимая, что этих девушек не обманешь.
– Если читать американские газеты, наступают экспедиционные войска, если читать советские – наступает Красная армия.
И тут же с вопросом:
– А вы какие читаете?
– Никаких, – коротко ответили обе.
Они говорили правду. В Архангельске к лету 1919 года русские газеты уже не выходили. Правительство Северного края ограничивалось «Воззваниями» по каждому значительному событию. Более-менее регулярно издавался листок «Союз возрождения». Он имел свои отделения в Архангельске, Емце, Шенкурске, Онеге. Финансировали издание США, Англия и Франция.
Для экспедиционных войск почта приходила морем, транспортные суда везли не только боеприпасы и людей для пополнения полков и батальонов, но и газеты. В госпитале читали газеты двухнедельной давности. Для местного населения эти газеты были недоступны – издавались на чужом языке.
При интервентах несколько раз в Архангельск попадали советские газеты. Они доставлялись оказией. Два раза, по свидетельству очевидцев, советские газеты сбрасывали с аэроплана.
Когда девушки шли по асфальтированным дорожкам внутреннего дворика, а затем по коридору первого этажа, выздоравливающие выходили из палат, с интересом рассматривали девушек, откровенно завидовали сержанту.
Сержант чувствовал себя именинником.
– Вы к нам? – спросил кто-то по-словацки.
– К лейтенанту Насонову.
– А его только что увели.
– Кто?
– Какой-то пожилой штабс-капитан со шрамом через все лицо. С ним были два солдата с винтовками. Штабс-капитан приказал Насонову быстро одеться… Насонов был в пижаме, с трудом стоял на ногах…
– Его увели больного и раздетым? – ужаснулись девушки.
– Не раздетым… Каптенармус-поляк принес одежду. Не нашел он только ботинок. Но ботинки подобрали из подменного фонда…
Словацкую речь понять было не сложно. И девушки догадались: с Георгием опять приключилась беда. Арестовали его русские. А ведь он офицер экспедиционного корпуса…
Свидание не состоялось. Сержант Чомусь выглядел расстерянным. Перед девушками он смущенно оправдывался.
– Это недоразумение, – говорил он упавшим голосом. – Хотя… он русский, а в России с русскими, если они в чем-то провинились, обращаются не лояльно.
– Но он же офицер! – гневливо воскликнула Фрося.
– В России, милая Фрося, на погоны не смотрят.
– А на что же?!
– На то, что в голове.
– Откуда им знать, что у него в голове? – Фрося ответила едкой скороговоркой. На глазах у Фроси были слезы. Вот если бы у нее спросили, какой он парень, она ответила бы: «Самый лучший, которого когда-либо знала».
И от Лены она не скрывала, что любит Георгия с того самого дня, когда тот с озера принес обледенелого мальчишку и принялся приводить его в чувство. Трогательная забота о незнакомом мальчишке ее настолько взволновала, что она окончательно поверила словам отца, однажды сказавшего: «Добрей и преданней русского северянина я еще не встречал. Другие в этом климате не выживают».
Лена, стоя рядом с Фросей, сочувственно молчала, с любопытством разглядывала сержанта. Тот, в свою очередь, незаметно разглядывал Фросю, явно восхищаясь товарищем, у которого есть такая чудесная девушка.
Лену обижало, что сержант ее не замечает, не видит ее стройную фигуру. Может, не видит, потому что лицо у нее со следами фурункулов? Не появись эти проклятые фурункулы, она выглядела бы красавицей. В отличие от голубоглазой Фроси Лена была года на три старше подруги, у нее были большие, пронзительно-карие южно-славянские глаза. А ведь и Алесь, хотя и сержант заокеанской армии, но славянином он так и остался. Он был из тех краев, откуда родом были родители Лены. За глаза в гимназии ее называли ссыльной, хотя не ее, а ее родителей сослали на Север.
С тайной надеждой она ждала, что сержант ей ласково улыбнется, скажет приветливое слово. А он виновато уставился на Фросю, видимо, не зная, как ответить на ее едкую скороговорку. Но сержант – несомненно человек умный – понимал, что в этой скороговорке таился глубокий смысл.
Чужеземцы оккупировали Фросину страну, а ее земляки оккупантам улыбаются, как званым гостям, вроде не догадываясь, что, если эти незваные гости задержатся надолго, всех русских они выловят в свои сети, как в Белом море вылавливают сельдь, и будут вылавливать до тех пор, пока от России ничего не останется. А ведь тут вместе с русскими еще не так давно проживали угорские племена. И все берегли родную землю: она их кормила и растила, как мать растит своих детей. Не одно тысячелетие люди здесь жили, добывали себе пищу, дружили с соседями, рассчитывали на их доброжелательность.