Итальянец был напрочь лишен той томности, которая не покидала его весь вчерашний вечер. Гурову даже показалось, что и роскошные волосы его как-то потускнели и висели безжизненными сосульками. Тедески был растерян и держался как-то подобострастно. Крячко же явно оказался хозяином положения. В руке Станислав держал ярко-красную спортивную сумку и чемодан, которые поставил перед Гуровым у стола.
— Вещдоки, — многозначительно сказал он.
Лев Иванович показал на стул перед своим столом, и Тедески несмело опустился на него. Гуров не знал, почему тот ведет себя так, чем именно сумел зацепить его Крячко, поэтому не торопился начинать разговор, чтобы не допустить ошибки. Он взглянул на Антонио. Тот ерзал на стуле, однако протестовать или жаловаться, кажется, совсем не собирался.
— Подождите одну минутку, — обратился к нему Гуров. — Вы хорошо понимаете по-русски?
Тедески открыл было рот, но за него ответил Крячко:
— Он отлично все понимает и готов принести чистосердечное признание, которое в нашей стране существенно смягчает вину. На суде оно часто становится главным доводом в пользу обвиняемого.
Тедески заморгал длинными ресницами, а Крячко, не желая выпускать инициативы, навис над столом и грозно спросил:
— Вы признаете свою вину?
Наверное, Станислав с первого же момента до смерти напугал Антонио своей манерой разговаривать. Тот закивал, но все же остатки разума, видимо, у него имелись.
Он повернулся к Гурову и спросил, растягивая слова:
— Вину в чем я должен признать?
Тут уже сыщик был наготове и спокойно сказал:
— У знакомой вам Ольги Летицкой в сумочке была обнаружена коробочка с наркотическим веществом. Довожу до вашего сведения, что препарат этот в нашей стране запрещен. Его распространение, равно как и хранение, карается по закону. Так вот, на сумочке Ольги обнаружены ваши отпечатки пальцев. Но самое неприятное, что они найдены и на коробочке. Как вы это объясните?
Антонио совсем поблек, но признавать свою вину не спешил. Он закатил глаза и задумался, но тут снова вмешался Крячко.
— Признаешь, что подбросил порошок Летицкой? — спросил он. — Между прочим, отпираться не советую, поскольку видеокамера зафиксировала этот момент. Тебя, наверное, удивляет, что она была установлена в твоей комнате? Наверное, доверие хозяйки ты давненько утратил, да? — Крячко будто по-дружески подмигнул Тедески, однако его лицо тут же снова приняло жесткое выражение. — Если сейчас будешь отрицать очевидное, то это станет серьезным фактом, действующим против тебя! У нас, знаешь, не Германия, и условия в тюрьме совсем другие.
Гуров внутренне оторопел от беспардонной лжи Крячко. Ему ли было не знать, что никакой камеры в комнате Тедески не было в помине! Станислав сейчас просто шел напролом, блефовал напропалую. Гуров не одобрял подобных методов. Сам он поступал так редко, лишь в тех случаях, когда был стопроцентно уверен в том, что блеф удастся. Но Крячко разошелся, и сейчас Гуров уже не мог его остановить.
Тедески вздернул голову и посмотрел на Гурова так, словно искал у него защиты. Наверное, он боялся его куда меньше, чем Крячко. Полковник нажал кнопку и вызвал дежурного.
— Останьтесь с задержанным. Я вернусь через несколько минут, — распорядился он, и дежурный встал у двери.
Гуров протянул Тедески чистый лист бумаги и сказал:
— Вы пока можете написать свои объяснения по изложенному факту.
После этого он кивнул Крячко и потащил его в конец коридора.
Там Гуров решительно набросился на Станислава:
— Слушай, а на каком основании ты вообще его задержал? Ты ведь не знал про отпечатки на коробочке?
— Так я его просто на пушку взял. — Крячко невозмутимо пожал плечами.
— Да ты что, с ума сошел? Он иностранный гражданин! По закону ты не имел права на его задержание и на изъятие вещей! Ты что беспредел творишь?
— Лева, да брось ты! — снисходительно заявил Крячко. — Неужели думаешь, что он жаловаться побежит? Да этот красавец и так уже полные штаны наложил!
— Это пока в себя не пришел. А когда опомнится…
— А когда опомнится, нам нужно будет иметь против него железные улики, — перебил его Крячко.
— А если их не будет? — продолжал бушевать Гуров.
— Тогда придется быстренько его отпустить и дать хорошего пинка! И вообще, Лева, я тебя не понимаю! — обиделся Крячко. — Не ты ли велел мне его доставить сюда любым способом? Что я еще мог сделать? Ты мне про отпечатки ничего не сказал, даже не позвонил! Я и так выкручивался как мог, а вместо благодарности получаю от тебя втыки!
Гуров немного поостыл, к тому же нужно было возвращаться в кабинет. Признаться, ему не хотелось оставлять Тедески без личного присмотра. Надо было контролировать его поведение.
— Смотри, если об этом узнает Петр, он головы оторвет нам обоим, — пригрозил Гуров, но Крячко лишь тряхнул своей целехонькой разудалой головой и поспешил за своим другом обратно в кабинет.
К удивлению Гурова, Тедески уже успел написать несколько предложений. Лев Иванович взял у него лист и прочитал, что он, Антонио Тедески, находясь в состоянии глубокого стресса, вызванного трагической смертью любимой женщины, и не отдавая отчета в своих действиях, машинально сунул коробочку с неким препаратом в сумку Ольги Летицкой, с которой в тот момент любовался живописью.
Гуров подавил усмешку, читая эти формулировки. Но они как таковые были ему не важны. Главное, что Тедески признал, что это именно он подкинул Ольге наркотик. Теперь сыщик перешел к настоящему допросу.
Тедески, юля и извиваясь, все-таки рассказал, что раза два или три пробовал этот порошок. Это средство очень хорошо успокаивает его расстроенные нервы, которые врачи настоятельно рекомендовали ему лечить. Антонио выслушал замечание Крячко, что медики не прописывают наркотики в качестве успокоительного средства. Он заявил, что обязательно прислушается к этим словам и больше никогда не станет употреблять ничего подобного, не говоря уже о том, чтобы подсовывать эту гадость кому бы то ни было.
На вопрос Гурова, откуда у Анны взялся такой же порошок, итальянец ответил, что дал ей совсем чуть-чуть. Она в последнее время тоже сильно волновалась и чувствовала себя утомленной.
Слушая весь этот детский лепет и старательно записывая его в протокол, Лев Иванович думал, что дальше делать с Тедески. Сам наркотик Гурова не слишком интересовал. Его волновал вопрос о причастности Тедески к убийству Анны. Он постепенно выводил беседу на эту тему.
Антонио категорически отрицал свою причастность к столь страшному преступлению, вздымал руки к небу, клялся Мадонной и Святым Николаем. Он уже не растягивал фразы, напротив, говорил быстро-быстро. Слова сыпались из него словно горошины из прохудившегося пакета. Кажется, способность мыслить, прибитая напором Крячко, все-таки вернулась к нему. Теперь он отчаянно пытался оправдать себя, подбирая новые и новые аргументы.