– Не туда смотришь, – шепнул Жеглов. – Вон он, у того прилавка, в сером костюме.
Смотрел я на Ручечника и не мог поверить. Я уж начал привыкать к тому злому маскараду, на котором мы все время вертимся с Жегловым, приподымая на людях маски, чтобы выволочь волков из-под овечьей шкуры, но с каждым разом продолжал удивляться, как много сил затрачивают люди, чтобы выглядеть не теми, кем они являются в жизни на самом деле…
Ручечник был похож на иностранца – в замечательно красивом сером костюме, в белой глаженой рубахе с полосатым галстуком, на котором ярко искрилась булавка, в толстых башмаках «шимми» и с красивой палкой, на которую он грузно опирался.
– Он что, хромой? – спросил я Жеглова.
– Ну да! Ты с ним побегай наперегонки! Он трость для понту носит, солидности добирает!
Настоящим иностранцем выглядел Ручечник. Вот только его женщина была не похожа на сухоногих очкастых жен дипломатов – была она белая, ленивая, невероятно красивая, с огромной короной из темно-русых кос. Ручечник подал ей руку, и они чинно пошли по гардеробу к выходу в фойе: ни дать ни взять варяжский гость прибыл. Лишь ненадолго задержались они в толчее у гардероба, где раздевались зрители из лож бенуара, – там прямо и висела табличка: «Ложи бенуара».
Жеглов дернул меня за руку:
– Ну-ка давай! Ходу!
Мы пристроились за ними и так и слонялись метрах в десяти до самого звонка. Жеглов велел мне не спускать с них глаз, исчез на несколько минут, и я видел, как он тряс за лацкан администратора. Не знаю, что он ему говорил, но, во всяком случае, когда мы подошли к ложе номер четыре, капельдинер пропустил нас без звука на два свободных места в глубине ложи. С этого места мне не очень хорошо было видно всю сцену, потому что она была огромная – высотой этажей в пять, наверное, – но зато из сумеречной глубины нам было хорошо видно Ручечника с его дамой, которые сидели точно в такой же ложе, но на противоположной стороне зала.
Я хотел придвинуться поближе к барьеру, чтобы получше разглядеть зал, который я до этого видел только в кино, но Жеглов дернул меня и сердито сказал:
– Не лезь! Сиди тут, в глубине.
– Интересно посмотреть – когда еще попадем сюда!
– Тоже мне, театрал отыскался! – фыркнул негромко Жеглов. – Твое дело шестнадцатое – за клиентом смотреть…
– А чего на него сейчас смотреть? Куда он денется до антракта?
– Ну и даешь же ты, Шарапов! А чего он, по-твоему, в гардеробе около англичан терся?
Честно говоря, я там никаких англичан не разглядел, а уж тем более не видел, что Ручечник около них терся. Он как разделся, так и пошел в фойе, задержавшись на секунду в толкучке у выхода из гардероба.
Жеглов сказал задумчиво:
– Я не очень уверен, конечно, но сдается мне, что он у того бобра номерок уже увел…
Пришли три женщины на передние места в нашей ложе. Жеглов их очень галантно пропустил, придвинул стулья, пошутил с ними, обещал принести в антракте лимонад, и тут погас наконец свет.
На освещенную трибуну перед оркестром взошел седой толстый старик в черном костюме с красивыми блестящими лацканами, поклонился залу и взмахнул палочкой.
Играла прекрасная музыка, потом раздвинулся огромный занавес, расшитый темно-золотыми колосьями, и открыл исключительной красоты вид. Чего там только не было: старинный замок, заснеженные горы, озеро – как настоящее. Не знаю, сколько прошло времени, но так нравилось мне представление, что показалось, будто все это промелькнуло в один миг, как из окна мчащегося поезда, жаль только, Вари со мной не было. Жеглов толкнул меня сильно в бок, я встрепанно помотал головой, взглянул в ложу напротив – Ручечника с его красавицей там не было.
Жеглов уже выходил из ложи в коридор, я проскользнул за ним следом, наши соседки, по-моему, и не заметили, как мы исчезли. Жеглов быстро шел по коридору, говоря мне на ходу:
– Я возьму Ручечника, он где-нибудь неподалеку пасется, а ты дай ей надеть шубу. Перехвати у дверей и зови сразу гардеробщиков…
Она шла мне навстречу, высокая, шикарная, с развевающимися полами переливчато-блестящей коричневой шубы, голова ее была гордо закинута назад, и она небрежно помахивала сумочкой на ремешке с таким видом, будто, мол, сто раз она видела такие балеты, не понравилось ей – стало быть, сидеть тут, скучая, и не подумает! От мысли, что мне надо ее арестовывать, всю такую из себя прекрасную, я даже оробел: у меня не только вроде нее знакомых сроду не бывало, но и разговаривать с такими королевами не доводилось. Но все-таки сказал я довольно твердо:
– Подождите, гражданочка, мне поговорить с вами надо…
Не останавливаясь, вздернув еще выше голову, она бросила мне на ходу:
– Я с незнакомыми мужчинами не разговариваю!..
И почему-то эти слова сняли с меня неловкость, рассеялось ощущение, что я совершаю какую-то глупость и все это вообще происходит по недоразумению. Я взял ее под руку и сказал:
– Я незнакомый мужчина из МУРа, так что поговорить придется. – И уже манил к себе седенького прилизанного гардеробщика.
А она вдруг сделала неуловимое движение, струйкой воды скользнула из гладкой шубы и уже почти успела сбросить ее, но я крепко держал женщину за локоть, так что номер не вышел: шуба повисла у нее на правой руке.
– Очень я вас прошу, не устраивайте, пожалуйста, фокусов, мне будет совестно к вам применять силу, – сообщил я ей и повернулся к гардеробщику: – Эта женщина взяла чужую шубу, я вас прошу пройти со мной к администратору…
Сказал и сам пожалел, потому что старичка чуть удар не хватил. Краска волнами заливала его лицо – он бледнел, синел, багровел, причитая тонким голосом:
– Душегубцы! Злодеи! Да нам за эту норку десять лет не расплатиться! Сволочь! А какая приличная с виду!..
Он блажил, а я не знал, волочить ли мне красавицу или старика на руки брать. Но в этот момент из-за угла появился Жеглов, и я понял, что его-то проблемы все уже решены: завернув Ручечнику кисть правой руки за спину болевым приемом, он в очень быстром темпе гнал его перед собой по коридору, не обращая внимания на крики и угрозы, что сейчас сюда приедет городской прокурор и нас, как собак, выгонят со службы к чертовой матери… В левой руке у него болталась щегольская трость, бросить которую он не решался – маскарад поломается. Картина от всего этого получалась совершенно и окончательно нелепая.
Администратор, который раньше не хотел давать Жеглову надлежащих мест, проникся сейчас важностью нашей задачи. Он метался по кабинету, вздымал руки, грозил Ручечнику и его подруге ужасными карами, предлагал всю необходимую помощь Жеглову, беспрерывно повторял:
– Какой позор! Какой позор! Так осрамить нас перед иностранцами!
Очень он мешал, и Жеглов, осмотревшись слегка, скомандовал:
– Прошу всех посторонних на некоторое время оставить кабинет! Кто понадобится – позову.