Роман не стал ни возражать, ни обижаться, он понимал, что директор ДЮСШ расстроен: хотел защитить Ламзина, а получилось, что сам, собственными руками дал следствию улики против тренера. Еще и свидетелей назвал.
Директор буквально швырнул на стол перед Дзюбой толстую папку. Роман открыл ее и внимательно прочитал название первого документа. Это был Федеральный закон № 387-ФЗ от 23 декабря 2010 года «О внесении изменений в статью 22.1 Федерального закона «О государственной регистрации юридических лиц и индивидуальных предпринимателей» и Трудовой кодекс Российской Федерации».
Надо же, три года прошло… То есть закон не новый. Интересно, почему о нем так мало разговоров было? А если и были, то давно заглохли.
Он быстро пробегал глазами строчки текста, распечатанного из интернета очень мелким шрифтом. Уже в статье 2 Закона появилась та самая «справка о лояльности», о которой говорил директор. Правда, в официальном тексте она называлась строго и громоздко «справкой о наличии (отсутствии) судимости и (или) факта уголовного преследования либо о прекращении уголовного преследования по реабилитирующим основаниям».
В какой-то момент Роману показалось, что он утратил способность адекватно воспринимать прочитанное. Бред какой-то… Такого просто не может быть! Он внимательно и медленно перечитал еще раз и убедился, что никакой ошибки нет:
«К трудовой деятельности в сфере образования, воспитания, развития несовершеннолетних, организации их отдыха и оздоровления, медицинского обеспечения, социальной защиты и социального обслуживания, в сфере детско-юношеского спорта, культуры и искусства с участием несовершеннолетних не допускаются лица, имеющие или имевшие судимость, подвергающиеся или подвергавшиеся уголовному преследованию (за исключением лиц, уголовное преследование в отношении которых прекращено по реабилитирующим основаниям) за преступления против жизни и здоровья, свободы, чести и достоинства личности (за исключением незаконного помещения в психиатрический стационар, клеветы и оскорбления), половой неприкосновенности и половой свободы личности, против семьи и несовершеннолетних, здоровья населения и общественной нравственности, а также против общественной безопасности».
Ничего себе! Как такое возможно? Выходит, директор был прав, когда говорил, что ворам, мошенникам и расхитителям по этому закону разрешено работать с детьми и подростками… А он, Дзюба, думал, честно говоря, что директор просто плохо разобрался в тексте закона. Нет, ну каковы законодатели, а? Хоть бы сроки какие-то указали, не говоря уже о перечне преступлений… И что вот теперь, если кто-то сорок лет назад нахулиганил и разбил окно, будучи несовершеннолетним, и дело возбудили, а потом прекратили ввиду малозначительности, то есть по тем самым нереабилитирующим основаниям, то сегодня этот взрослый и, возможно, вполне достойный человек, ставший врачом, не имеет права лечить детей? В законе этом чудовищном ясно сказано: принеси справку из органа внутренних дел, и если в ней написано не то, что надо, то трудовой договор заключен быть не может, а уже заключенный ранее трудовой договор подлежит прекращению по обстоятельствам, не зависящим от воли сторон.
Вероятно, вся гамма чувств так выразительно отражалась на лице Дзюбы, что директор наконец перестал видеть в полицейском врага и смягчился.
– Понимаете, в какую ловушку мы все попали? И сделать ничего нельзя, Федерация настаивала на безусловном исполнении закона. Формально они правы. А как мне объяснить все это детям и их родителям? Видели толпу в коридоре? Это вот они, решили меня измором взять, как будто я что-то могу изменить. Все, что мог, я уже сделал. И от петиции их толку не будет.
Поблагодарив директора, Дзюба отправился искать Федора. Нашел он Ульянцева в подвальном этаже, в небольшом кафе, почти все столики которого были сдвинуты вместе: за ними сидели человек 10–12 взрослых и примерно столько же подростков, которые пили чай с бутербродами и что-то обсуждали, понизив голос и бросая то и дело неприязненные настороженные взгляды в сторону единственного «не присоединенного» столика, за которым беседовали Федор и строгого вида дама средних лет. Роман молча подсел к ним и начал слушать. Судя по словам женщины, она отвечала на вопрос о реакции Ламзина на предупреждение об увольнении. Значит, Федору удалось добиться своего и вытянуть из этой свидетельницы подтверждение того, что тренер высказывал угрозы убийством в адрес Болтенкова.
– Приказ я подготовила и попросила секретаря распечатать и отнести на подпись директору. Он сразу подписывать не стал, ждал, пока у Валерия Петровича закончится тренировка, потом вызвал его к себе. Конечно, для Ламзина это не было совсем уж полной неожиданностью, все-таки две недели прошло с тех пор, как его предупредили…
– А почему ждали две недели? – спросил Ульянцев.
– По закону положено. А мы за это время пытались выяснить, может, можно как-то обойти этот закон, не так прямо втупую его исполнять. Звонили знакомым, узнавали, как там в общеобразовательных школах решается вопрос, в медицинских учреждениях, в других спортшколах.
– И что вам ответили? – задал вопрос Дзюба, которому не давал покоя более чем странный закон.
Дама как будто только сейчас заметила, что за столиком сидит еще кто-то, кроме нее самой и Ульянцева. Она медленно повернула голову в сторону Романа и приподняла брови, помедлила, словно о чем-то вспоминая, потом слегка кивнула каким-то своим мыслям. Ульянцев пребольно наступил Роману на ногу, дескать, куда ты лезешь? Какое значение имеет, что ей ответили в других школах? Значение имеет только одно: Ламзин угрожал Болтенкову и высказывал намерение расправиться с ним!
– Знаете, все страшно удивлялись, – неторопливо ответила дама, ведающая кадровыми вопросами в ДЮСШ. – То есть указание насчет этого закона все, конечно, получили уже давно, закон-то не новый, еще десятого года, но потом выяснилось, что если по этому закону увольнять всех, кто под него подпадает, то сельские школы и детские больницы вообще без кадров останутся. Дошло до того, что сторожа детского сада уволили, потому что он двадцать с лишним лет назад привлекался за неуплату алиментов. Ну, стало понятно, что исполнять закон невозможно и не нужно, и спустили все на тормозах, никто ж не теребит, все как будто тявкнули и в будку спрятались. А тут… Мы даже удивились. Никаких уступок. Но мы понимаем: кому-то лед понадобился, кому-то группу надо набирать, свои игры. С Ламзиным просто расправились, прикрывшись этим законом. А придраться не к чему; если он в суд на незаконное увольнение подаст, то никакой суд его не восстановит, потому что закон-то исполнен.
Ульянцев свою программу-минимум, судя по всему, выполнил, потому что, закончив беседовать с дамой из отдела кадров, снова направился в сторону кабинета директора. Предъявив ему постановление о производстве обыска в тренерской, где находится рабочее место Валерия Петровича Ламзина, Федор попросил организовать ему двоих понятых и дать ключ от помещения. Тренерская оказалась тесной комнаткой с тремя столами, шкафом для одежды и продавленным диванчиком. Стены плотно увешаны фотографиями, дипломами, вымпелами и прочими документальными подтверждениями вех спортивного пути как самих тренеров, так и их учеников. В углу скромно стояла жалостливого вида покосившаяся тумбочка с парой немытых чашек, чайником и коробками с чаем и сахаром. Спросив, какой из столов принадлежит Ламзину и в какой из секций шкафа он хранит свои вещи, оперативники приступили к обыску.