Дзюба молча кивнул. Открыл сейф, достал оттуда тоненькую папку, быстро просмотрел находящиеся в ней документы и снова сунул на полку. Противно клацнула закрывшаяся металлическая дверца.
– Да, я с тобой не согласен, – наконец проговорил он. – Ты старший по званию и по должности, и я буду делать так, как ты скажешь. Но я не собираюсь от тебя скрывать: я считаю, что ты не прав.
О как! Воспитал подрастающее поколение на свою голову… Может, не стоило его с земли забирать?
– А уголовно-процессуальный закон тоже не прав? – не скрывая ехидства, спросил Сташис.
Роман нисколько не смутился.
– Да, и он тоже не прав. Я обязан его соблюдать, и я буду его соблюдать, но никто и никогда не заставит меня считать этот закон справедливым.
Ох-ты-боже-ты-мой… И откуда только такие берутся? В наше-то время… Везет сегодня Антону Сташису на ненастоящих людей, таких, какие только в сказках встречаются. Причем в детских. Потому что в сказках для взрослых куда больше цинизма, и вообще они как-то поближе к реальности.
– Ромка, ты помнишь уроки литературы в школе? – с тяжким вздохом спросил он. – Помнишь, нам говорили про такое понятие, как «преждевременный человек»? Ну, про всяких там персонажей литературных. Они по своему мышлению опережали время, в котором жили.
– Ну, помню, – буркнул Дзюба. – И что?
– А то. Ты у нас получаешься «задержавшийся человек». Новый УПК уж много лет как приняли, а ты все по старому закону тоскуешь. Тебя ведь учили-то уже по новому, откуда в тебе такая любовь к советскому законодательству?
Голубые глаза Романа загорелись недобрым светом, веснушки на побледневшем лице стали заметнее.
– А ты не преждевременный и не задержавшийся, Тоха, – в его голосе слышалось неприкрытое разочарование и даже какая-то горечь. – Ты такой же, как все. Для тебя «советское» автоматом означает «плохое». Потому что ты тупо заучил то, чему тебя учили, ни во что не вникая и не вдумываясь. Тебе сказали: при советской власти не было демократии, а сейчас есть, советские законы были неправильные, а новые – правильные, а ты и рад стараться. Тебе даже в голову, наверное, не пришло самому почитать литературу и разобраться, действительно ли там все было неправильно.
Вот. Дожили. Молокососы сопливые начинают учить своих наставников. Антон вспыхнул и собрался было ответить Ромчику жесткой отповедью, но вдруг вспомнил про учебник криминологии 1976 года, который когда-то срочно понадобился Лизе. Учебник тридцатипятилетней давности не был выложен в интернете, в вузовской библиотеке его тоже не обнаружилось, зато он нашелся в домашней библиотеке Дзюбы.
Антону отчего-то стало неприятно. Этот рыжий парень ставит ему в упрек недостаток профессиональных знаний. Да, Дзюба знает больше, с этим трудно не согласиться, он менее опытен как опер, но совершенно точно знает больше как юрист. С другой стороны, Ромка – свободная птица, живет при папе с мамой, семьей не обременен, о хлебе насущном думать никогда не приходилось, и у него хватило времени на то, чтобы учиться с искренним интересом, а Антону было не до этого. Сначала он боролся за собственное выживание после потери всех близких, потом быстро женился, родилась Васька, потом появился Степка, потом погибла жена… Не было у него ни сил, ни желания, ни времени вдумываться во что-то такое, выходящее за рамки непосредственной работы. Работу свою он любил, это правда, и если можно было что-то предпринять для улучшения профессиональных навыков, то делал это с удовольствием и желанием. Но дальше этого – увольте. Он лучше с детьми лишние полчаса побудет.
* * *
Сегодня его слух уловил сказанные кем-то слова «вырвать свой кусок», и послушная память мгновенно зацепилась за них, вытащив на поверхность сознания весь монолог вместе с акустическими деталями: тембр, громкость, интонации, фоновые шумы.
«Ты свою жизнь просрал и думаешь, что все должны тебя жалеть и жить так же, как ты? Ты пропиваешь свою жизнь – вот и пропивай дальше, а мне не мешай, я зубами вцеплюсь, но вырву свой кусок! И не смей меня попрекать и учить, как и что мне делать! Как умею – так и делаю, но своего добьюсь. Главное – результат!»
Масляная пастель – черная и желтовато-зеленая, сверху – красный акрил. Цвета злобы, гноя и крови. Эти звучащие в голове слова кажутся ему огромным гнойным чирьем, который вот-вот разорвется и зальет отвратительным содержимым весь мозг.
Художник ощутил, как в нем поднимается неконтролируемая ярость, руки деревенеют, божественно гармоничные линии становятся неточными. Пришлось снова нанести на испорченное место красную акриловую краску и ждать, пока она подсохнет, чтобы попытаться нанести рисунок еще раз.
Он знает способ, как утихомирить эту всепоглощающую ярость, заставляющую руки трястись. Способ проверенный, много раз выручавший. Нужно снять с полки и открыть старый ежедневник, достать оттуда распечатанный с компьютера листок, на котором написаны такие чудесные слова: «трагически погиб». Он читал и перечитывал эти два слова, потом несколько раз прочел весь информационный текст целиком и почувствовал, как его отпускает, руки становятся снова теплыми и гибкими, пальцы уверенно держат отвертку. Линия рисунка получается точной и безупречной.
Именно с этих слов когда-то все и началось…
* * *
Роман Дзюба давно уже забыл, что бывают такие чудесные теплые майские дни. Почему-то пятый месяц года прочно отложился в его памяти как дождливый и промозглый, с непременными заморозками именно тогда, когда, кажется, период непогоды уже закончился и впереди сплошное лето… От электрички до нужного ему дома по улице Дубравной дорога занимала около пятнадцати минут, во всяком случае, так ему сказали, когда объясняли маршрут. В общем-то, Роман – парень отнюдь не робкого десятка, но сейчас у него не то чтобы поджилки тряслись, нет, конечно, однако некоторая неуверенность наблюдалась.
Ему позвонил Виталий Кирган и сказал, что с ним, с Ромкой, хочет встретиться частный детектив, работающий по заданию адвоката. Это сразу смутило оперативника: он слишком хорошо помнил, как отреагировал Антон, узнав, что к делу подключился Виталий Николаевич и что произошло это с подачи Дзюбы. А теперь еще и встречаться с частным детективом… Он ведь вопросы станет задавать, и Ромке нужно будет ответить на них как-то так, чтобы, с одной стороны, не нарушить тайну следствия, а с другой – помочь человеку достичь той самой цели, к которой сам Дзюба, собственно говоря, и стремился. Но это еще полбеды. Не успел Роман как-то сориентироваться после первых слов адвоката, как тот назвал имя того, с кем придется встречаться. Вот тут оперативнику стало совсем нехорошо.
Анастасия Павловна Каменская. Человек, о котором он столько слышал и от Сергея Кузьмича Зарубина, и от Антона Сташиса, а еще раньше – от своего самого любимого преподавателя, доцента кафедры оперативно-розыскной деятельности Назара Захаровича Бычкова. Он даже видел однажды эту Каменскую, когда она приходила на кафедру к Бычкову. Ромка тогда был еще неоперившимся слушаком, и стоящая у окна рядом с доцентом женщина в брюках и мешковатой куртке, с длинными, стянутыми в хвост светлыми волосами не произвела на него никакого впечатления. И даже потом, когда Бычков сказал ему, что это его ученица, из которой получился замечательный сыщик, Дзюба не проникся ни малейшим пиететом. Как-то не вязался визуальный образ с высокой оценкой профессионала. Но потом, спустя годы, Ромка познакомился с Антоном Сташисом, и вот тогда имя Анастасии Каменской всплывало то и дело в разговорах, а уж когда он перевелся на Петровку, то дня не проходило, чтобы Кузьмич по тому или иному поводу не помянул «Насть-Палну».