— Ну, а она. А она с тобой хочет быть. Ночью мне рассказала. Я если честно, сама иногда думаю, что мы родственницы. Так похожи, аж самой удивительно.
— И что ты тогда за мной бегаешь. Ей хочешь хуже сделать?
— Нет. У меня к тебе совсем другое.
— Что, другое.
— Ну, ты конечно, симпатичный, но тут другое. Ты изнутри сильный.
— С чего ты взяла?
— Я вижу часто, как мальчишки после первого боя и первой разведки прячутся от всех. Думают, что их страх никто не заметит. Но такое поведение само за себя говорит. А ты, или на самом деле сильный, или дурак законченный.
— Чем же я так себя выдал? Если честно, мне было страшно в разведке, когда немец рядом ходил и стрелял.
— Ну вот, ты же выжил.
— А что могло быть по-другому.
— Могло. Одни сдаются, другие в бой лезут, а третьих вообще домой отправляют, в тыл. Люди с ума сходят.
— Значит, я молодец, сумел выстоять, — улыбнувшись произнес Григорий.
— Вот именно сумел. Я бы, если бы не она, тоже с тобой бы… Но, знаю, ты честный. И пусть у вас любовь тяжелая, тайная — я помогу. Ты такой… Мне кажется, что эта война вот таких и боится. А эта пробитая рация — знак. Она не может тебя взять. Если честно, я такого искала. Я верю в судьбу. Ты неделю на фронте, а уже и повоевал и в разведку сходил. Все это не просто так. Танька молодец, что решилась и объяснилась. Ты смерть от кого хошь отгонишь.
— Ты хочешь, чтобы я тебе помог? — нахмурившись, спросил Григорий.
— Если захочешь, прибегу.
— А как же подруга?
— А как же война?
— Нельзя на это списывать.
— Наоборот. Начну ревновать к ней, в могилу загоню. Ведь бабы как, они злые и мысли знаешь какие?
— Ну, говори!
— Прости, если бы ее убили, ты бы смог со мной?
— Дура ты. Не подходи к ней! И башку свою прочисти! — закричал Гриша. — Была б ты мужиком, врезал бы сейчас!
— А ты врежь, Гриша, врежь! Прошу, дай мне, да так, чтобы я про все забыла, — со слезами закричала Лена. — Да только, сколько бабу не бей ничего не изменишь, если она любит по-настоящему!
— А ты что, любишь?
— Нет. Если я влюбляюсь, сам знаешь, что этого человека ждет.
— А ты не ври, скажи правду! Я смерти не боюсь и войну с ее шутками презираю!
— Люблю.
— Ну что же делать?Я же не сволочь какая-нибудь. Как мне с двумя, да еще одинаковыми?
— Ты про меня забудь. Сам говоришь, честным надо быть. А если я тебя у подруги, даже на вечер украду, снова все предам, во что недавно поверила.
— Ты поверила в приметы войны?
— Да. Нельзя у подруги парня забирать, тем более мне.
— Ну и что ты думаешь?
— А ты не обращай на меня внимания. Я буду рядом улыбаться, а ты не обращай. Сможешь?
— Придется.
— Гриш, но если честно…
— Я устал от твоей честности. Все у тебя честно! Хочу — вот, твое честно! Даже если с Танькой что-то случиться — на меня не рассчитывай.
— Почему?
— На войне может быть только одна фронтовая подруга. Погибнет, я до конца войны больше ни с кем. Ее душа будет рядом со мной. Если надо защитит, а если что спасет — подскажет — знак даст.
— Вот ты какой?
— Да.
Титова резко повернулась и, закрыв ладонями лицо, убежала в землянку. Гриша окликнул двух Федоров и с ними пошел к штабу.
— Михайлов, — услышал он голос ротного Вани. — Погодь.
Старший лейтенант подбежал к нему, хотел что-то спросить, но, увидев злое лицо солдата, передумал. Немного помялся, но потом вышел из положения и спросил:
— Какой связист наш? В первую роту кого пришлют?
— Федора, — ответил Григорий и, отдав честь, вернулся к ребятам и повел их в штаб.
Около штаба комбат и старшина построили прибывшее пополнение.
— Давай, своих ставь в строй, — крикнул Киселев. — Пионерский отряд еще не в сборе.
Два Федора встали в строй.
— Да, — подумал Григорий, — совсем дети. А я еще стеснялся, что молодой. А там что?
Он прошел за строем к последним, обошел их и, увидев, удивился. В строю стояли четыре дряхлых деда и несколько мужиков. Они никак не вписывались в общий пионерский отряд.
— А эти, откуда? — спросил он старшину.
— Два деда вроде с партизанского отряда, он вошел в нашу часть, а остальные из госпиталя.
— Так, солдаты! Вы попали в Отдельный Штурмовой батальон. Мы везде впереди: в атаке, в разведке и в общем наступлении, — громко произнес комбат.
— Все разместились?
Солдаты загудели.
— Вопросы есть?
— Когда в бой пойдем? — крикнул кто-то из молодых.
— Успеете еще навоеваться. Впереди город-крепость Кенигсберг. Пока не возьмем его, не уйдем.
Пополнение вновь загудело.
— Сейчас мы ждем подхода основных сил. Командование понимает, что несколькими дивизиями город не взять. Поэтому скоро здесь сформируется мощный кулак. Почти весь Третий Белорусский фронт. Хочу сразу пояснить. На Берлин идут другие армии и фронты. Если мы силами фронта возьмем город, то приблизим нашу победу. Он ударит по Берлину. Нам, можно сказать, немного не повезло. Скорее всего, Берлин возьмут без нас. Наша задача — город-крепость! Все, если у кого есть вопросы, обращайтесь или к старшине Савчуку, или ко мне. Я всех выслушаю. Есть вопросы? — громко спросил комбат.
Солдаты стали переговариваться, но никто ничего громко не спросил. Комбат немного подождал и скомандовал: «Разойдись».
— Если у кого портянки или обувка плохая, ко мне. Склад у того дома, в сарае, — крикнул старшина и показал пальцем на один из домов.
Бойцы быстро разошлись. Некоторые подошли к складу, двое худых мужчин направились к штабу. Они о чем-то спросили комбата и тот, размахивая руками, начал что-то объяснять. Григорий подошел ближе и услышал разговор о разведке.
— Представляешь, Гринь — разведчики. После ранения к нам. Ты как относишься к этому?
— Так он же со связистами? — с удивлением спросил один из солдат.
— Михайлов у нас и связист и разведчик. Вы что в разведку без рации ходили?
— С рацией, — ответил второй. — Но у нас специального радиста не было. В нашей группе все рацией пользоваться умели. Доложить и связаться каждый мог.
Комбат немного замялся, но тут же ответил:
— У нас тоже все с разведкой в порядке, — и спросил, — а что у вас, выбирали лучших?