— Как мыслишь, ведун, за кем тати ночные приходили? — поинтересовался боярин.
— Не знаю, — пожал плечами Середин. — Если бы мы девиц к себе не забрали, вот тогда было бы понятно. Коли утром нашли бы их мертвыми — значит, к ним…
— Тьфу, типун тебе на язык! — отмахнулся Радул.
— Ты же сам спросил!
— Я гадаю, стоит брать боярышню с собой али нет? — почесал в затылке богатырь. — Коли за нами охоту ведут, то ни к чему ее брать, а коли за ней — то без нас сгинет баба, дня не проживет.
Середин, затянув узел, промолчал. Можно подумать, от них с Радулом тут хоть что-нибудь зависит…
Спустя примерно полчаса все они встретились в трапезной. Середин запросил у Белояра карасей в сметане — в походе такого лакомства себе не сготовишь. Карасей у хозяина не оказалось, а потому сошлись на лещах — но таки в сметане. Пока гости, приняв на дорожку бочонок пива на всех, вылавливали из рыхлой рыбной плоти мелкие косточки, малолетняя прислуга перетаскала к конюшне тюки, узлы и чересседельные сумки, оседлала коней, запрягла все три телеги. Ведун, глядя, как стараются мальчишки, подозвал одного из них и сунул серебряную чешуйку, [7] предупредив, что это на всех. Дал второй золотой Белояру, попросив на сдачу уложить им с собой вяленого и сушеного мяса и насыпать в торбы ячменя для коней. Наконец Олег вышел во двор и, сладко потянувшись, подставил лицо теплому солнышку.
Вскоре подтянулись и спутники. Снова вырядившаяся степнячкой Пребрана, предусмотрительно встав перед дверьми, в которых возвышался богатырь, дала последний наказ Черному Вавиле:
— Отца упреди, по зиме вернусь. Токмо письмо сперва передай, не то осерчает. Сказывай, холопы при мечах отвагу ужо в сече показали, положиться можно. Ну, да пребудет с тобой милость Стрибога. Поезжай.
Мужик, деловито поправив за поясом кнут, зацепил поводья одной лошади за задние жерди телеги, а поводья запряженной в нее кобылы — за задок третьей повозки, уселся на облучок и тряхнул вожжами:
— Н-но-о, пошли родимые!
Впряженный в первую подводу сивый мерин, крутанув головой, стронулся с места и побрел к воротам. Натянулись поводья второй лошади, она двинулась следом. Так же повлеклась и третья. Пустые телеги катились подозрительно тяжело — но Середин разглядел под одной из рогож знакомые очертания наковальни и понимающе кивнул: коли весь груз такой, телеги особо и не разгонишь.
— По коням! — Девушка первая легко запрыгнула в седло трехлетней вороной кобылки, потрепала ее между ушами: — Ну, моя хорошая, мы подружимся, правда?
Лошади были незнакомые — видать, купленные накануне в Полоцке. Холопы тоже поднялись на спины коней. Вот только Раде в ее длинном сарафане пришлось помучиться, забираясь на вяло переступающего мерина, к тому же увешанного тюками. Девушка уселась боком, собрала в руку поводья.
Боярин Радул, окончательно примирившийся с судьбой, сошел с крыльца, обнял за шею своего першерона, оглянулся на девушку:
— Ты хоть о заводных озаботилась, боярыня? Не то медленно пойдем.
— У нас вещей мало, одной хватит, — ответила Пребрана. — Так мы едем или нет?
— Скачем, — решительно кивнул Олег, ставя ногу в стремя. — Только, чур, не отставать!
Он забросил поводья своего чалого на луку седла и решительно пнул гнедую пятками, пуская ее с места в тряскую рысь:
— Выноси, родимая!
Посады находились почти рядом с трактом, так что много времени для выезда на него у путников не ушло. За полчаса кавалькада промчалась верст десять, после чего ведун чуть подтянул поводья, переходя на широкий шаг, оглянулся на дорогу. Та продолжала жить своею мирной, спокойной жизнью: медленно ползли крестьянские и ремесленные возки, топал к городу, закинув за спину котомку, одинокий путник. Или, точнее, пешеход, раз уж оказался такой голытьбой, что не имел даже завалящей лошаденки. Преследовать небольшой отряд никто не пытался. Олег удовлетворенно кивнул и, заметив впереди отходящую в лес тропку, свернул на нее, пригибаясь перед низкими ветвями осин. Деревья стояли плотно, навстречу не попадалось ни единой полянки — как вдруг ветки раздались в стороны, и путники оказались на самом берегу раздольной реки.
— Двина сие, — подал голос Радул. — Никак, опять купаться потянуло, ведун?
— Спешиваемся… — Олег первым спрыгнул на землю, погладил гнедую по шее, оглядывая гриву, потом похлопал по крупу, приподнял хвост… — Ква! Как чувствовал…
Он указал на заплетенные с синей ниткой в тонкую косичку несколько волос на самом копчике хвоста.
— Чего там, ведун? — не понял боярин.
— Опять какой-то недобиток порчу напускает… — Олег оглянулся, сломал с ближней березы две палочки, зажал косицу между ними. — Боярин, чиркни ножом пальцев на пять выше палок. Да, здесь… Ага, спасибо…
Ведун отнес заговоренные волосы к самому берегу, кинул в траву, вернулся и стал внимательно оглядывать чалого мерина, одновременно предупреждая:
— Кто у себя такую пакость заметит — руками не трогать! Не то порча на руки перейдет. Аккуратно палочками зажимайте и режьте.
Впрочем, косичек обнаружилось только четыре — у походных коней Олега и боярина да у заводных.
— Ворожить станешь? — кивнул на побросанные в траву волосы боярин.
— Не-а, — мотнул головой Олег. — Колдун поймет, что мы нитки его нашли. Пусть думает, что порча действует. Глядишь, и проявится побыстрее — добычу собрать. Или наоборот, отвяжется, если просто напакостить слегка желает. Ладно, теперь моя душенька спокойна. По коням!
Путники выбрались обратно на проезжий тракт и пустили лошадей рысью. Отдохнувшие за время неспешного пути рядом с телегами скакуны двигались ходко. До полудня они промчались верст сорок вдоль Двины и выбрались к крепостице со странным названием Обал и высоким идолом Марцаны перед воротами частокола. Здесь дорога поворачивала на юг, а потому путники напоили коней, перекусили и снова поднялись в седло.
Верст через десять их путь сузился и перешел в гать, что тянулась через чавкающий влагой березняк и мелко подрагивала под копытами. У Середина неприятно засвербило на душе от предчувствия нового ночлега на болоте — однако верст через двадцать гать посветлела, стала сухо похрустывать и вскоре превратилась в широкую пыльную ленту, виляющую среди полей с жизнерадостной свекольной и реповой ботвой.
Затем тракт повернул в чистый сосновый лес, перекатился через холм, через другой, и путники увидели город, размерами не уступающий Полоцку. Дальше, за городом, катились волны по огромному, уходящему к самому горизонту, озеру.
— Луколом, — сообщил боярин, не раз ездивший по этим местам. — Невелико княжество здешнее, но город всё едино стольный. Белорыбица тут диво как хороша!