Удравшие в Корсунь жители не успели увезти с собой ни скотины, ни большинства припасов — а потому вечером в русском лагере вдосталь полакомились ароматной жареной убоиной, вдосталь запивая угощение вином и какой-то местной брагой.
Лестниц, веревок с кошками никто не готовил, а потому Середин подумал было, что на ближайшие дни штурм отменяется — но поутру бояре с луками и холопы со щитами стали собираться в двух местах, напротив стен, почему-то показавшихся боярину Коляну наиболее удобными для атаки. На стенах, почувствовав опасность, тоже начали скапливаться люди. Наконец все разом начали стрелять: ратники, пытаясь попасть в защитников города, что прятались за каменными зубцами. Почти одновременно вперед по трое побежали холопы, левой рукой прикрываясь щитами, а в правых удерживая по бревнышку из разобранных домов. Добегая до стены, они бросали бревна, перекидывали щиты за спину и со всех ног мчались обратно. Следом спешили новые бездоспешные холопы, но уже с вязанками хвороста, потом опять с бревнами. Сверху начали плескать воду. Снизу — кидать на дровяную кучу сыромятные шкуры забитого вчера скота, поверх них — небольшие куски бревен, каждое из которых мог унести один человек, потом опять шкуры. Сверху — снова заплескали водой.
Воздух казался исчеркан сотнями ищущих добычу стрел, а земля перед стеной словно густо поросла белой оперенной травой. Однако, несмотря на непрерывный смертоносный дождь, потерь практически не было — щиты надежно защищали нападающих, а зубцы — обороняющихся. Время от времени кто-то из холопов, болезненно вскрикнув, катился с ног, а потом, прихрамывая, отбегал назад, к своим, с торчащей из голени или ступни стрелой. Со стены тоже изредка доносились стоны, свидетельствуя о метком попадании, и только один раз греку, далеко высунувшемуся с кожаным ведром, стрела вошла четко в грудь, опрокинув куда-то назад.
Через два часа стараний у стены Корсуня выросли две груды древесины в полтора человеческих роста высотой. Последние из ратников подбежали с факелами, сунули их под низ, в хворост, и очень скоро обе груды полыхнули высоченным огнем. Греки поначалу пытались залить костры водой, но когда языки пламени начали лизать верх стены — отступились.
— Это зачем? — кивнув вперед, спросил Олег одного из тяжело дышащих холопов.
— Стену прокалить, — устало ответил тот. — Иначе ломать трудно.
Огонь горел, с завыванием закручиваясь в вихрь, а в палисадах не прекращалась напряженная работа: веселые полуголые мужички, в которых невозможно было узнать храбрых беспощадных ратников, раскатывали еще целые срубы, обтесывали бревна, сбивали в навес, подпертый на углах толстыми столбами. Несколько холопов помоложе непрерывно бегали к морю за водой, выливали ее на бревна и торопились назад, чтобы вернуться с новой порцией воды.
Пламя опало только к вечеру. Стена пыхала жаром так, что это ощущалось даже на удалении в перестрел — расстоянии полета стрелы. Грубо сработанный, пахнущий водорослями навес к этому времени обшили сверху все теми же сырыми шкурами, которые вдобавок щедро залили все той же морской водой.
Утром навесы выдвинули к стенам: три десятка холопов, забравшись внутрь, поднатужились и поволокли вперед. Греки стреляли с яростью обреченных, но стрелы бесполезно застревали в толстой крыше. Несколько человек тут же принялись долбить стену кирками и ломами, остальные принялись укреплять навес — сооружать более прочные стены из подносимых бревен, делать снизу второй накат.
Горожане дважды вылили сверху по бочонку горящей смолы — да мокрые шкуры не занялись. Потом на навесы стали скидывать камни — но удары средних валунов навесы выдержали, а более тяжелые византийцам, по всей видимости, затащить на стену не удалось.
Собственно, в этом на долгие дни и стала заключаться война. Русские построили еще два навеса и поставили их вплотную рядом с первыми и терпеливо расковыривали прокаленную кладку, время от времени с помощью длинной кривой ложки поливая крыши водой. Греки тоже регулярно поливали навесы — но горящей смолой; скидывали сверху камни и горящие вязанки хвороста и жердей, стреляли по бегающим холопам.
Ратники неспешно сколотили из бревен десяток толстых щитов и ступеньками выставили их, подперев жердями от крайней избы до самых навесов. Теперь перемещаться к месту работ и обратно можно было короткими перескоками — греки просто не успевали выстрелить. Еще напротив ворот города, на безопасном удалении, постоянно дежурили сотен двадцать бояр — на случай, если корсунцы решатся на вылазку, чтобы разрушить осадные навесы. Но греки не рисковали, а потому общие потери за первые десять дней составили всего пять человек — и то легко раненных. На четвертый день из горных лесов холопы привезли длинные хлысты пирамидальных тополей. За пару дней ратники связали похожие на козлы для пилки дров станины, закинули на них хлысты комлями вперед, привязали к поперечной балке, положенной в верхнюю Y-образную выемку. На сам комель примотали корзину, в которую до краев набросали камни с побережья, на длинный конец хлыста прибили большую кожаную петлю. На третий день хлыст оттянули назад, в петлю положили гранитный валун. Один из мастеровых кувалдой выбил клинышек, на котором крепилась оттягивающая петля — тяжелый из-за камней комель стремительно пошел вниз, длинный отрезок ствола с петлей — вверх. Ш-ш-ш-ших — и под радостные вопли ратников пудовый валун, промелькнув в воздухе, ухнулся куда-то за крепостную стену. [15] К вечеру были готовы еще семь камнеметов, которые принялись забрасывать валунами ближние к навесам башни. Получалось плохо: из десяти камней семь улетали в город, пара попадали по стенам, и только один врезался в башню — но каждый раз в другое место, поэтому видимых повреждений не проявлялось.
Так и тянулись дни войны — бояре, постояв в сторожевом отряде, от нечего делать ходили к городу пострелять из луков, ездили с холопами в степь на охоту или вовсе отправлялись в горы, в лес. Олег, от которого не просили даже подобной простенькой службы, на вторую неделю снял повязку и купался, загорал, а вечерами отправлялся на княжий пир — пить вино, заедать мясом и сухофруктами, слушать разные сказки и небылицы, которыми со скуки развлекали друг друга и великого князя бояре, а потом вместе с Радулом и еще несколькими отправлялся спать в правое крыло княжеского шатра.
В конце третьей недели подошли ладьи, что отвозили в Киев пленников и добычу. С ними прибыли четыре тысячи варягов и припасы. Олег понял, что теперь Владимир сможет сидеть у стен Корсуня хоть до самой зимы.
Первое событие, что внесло хоть какое-то разнообразие в жизнь лагеря, случилось на тридцатый день осады. Уже после пира, отправившись спать, Олег внезапно почувствовал слабый нагрев креста. Встрепенувшись, он повел рукой в стороны и ощутил, что колдовское воздействие идет снаружи, от стены палатки.
— Сейчас сцапаем чародея… — Пытаясь ступать как можно тише, ведун вышел из правого крыла, бегом промчался до входного полога, развернулся. Услышав шум, кинулась от парусиновой стены какая-то темная фигура, но Олег в два прыжка нагнал лазутчика и, сбив с ног, уселся сверху. Выдернул нож и прижал к его горлу. Противник жалобно пискнул знакомым голосом, и Середин наклонился вперед, пытаясь разглядеть его лицо в слабом свете звезд.