Помолчали. Дым десятка сигарет поднимался вверх, в хмурое ноябрьское небо.
— А может, это они специально.… Договорились? — спросил кто-то неуверенно.
— Черт его знает, — отозвался Рамзан. — Кстати, в курсе, что Москва уже отказалась от своих?
— Как это?
— А вот так! — зло сказал Андрей. — Заявили, что ни одного российского военнослужащего в штурме не участвовало. Падлюки! А Грачев объявил, что танки в город мог бросить только полный дурак. Что, если будет надо, он возьмет Грозный одним парашютно-десантным полком за два часа.
— Они что — одурели? — не поверил Львович.
— Черт его знает, — повторил Рамзан. — Политиков не разберешь. Что ваших, что наших.…
— Рамзан, ты чего это? Ты же сам вроде за Дудаева был? — спросил Андрей.
— Да пошел ты! Мало ли кто за кого был — вон Львович по коммунистам тоскует, а ты за Ельцина недавно глотку рвал. Забыл? Воевать-то зачем?
А вечером телевидение под траурную музыку без перерыва показывало последствия штурма. Подбитые танки с оторванными башнями, разрушенные дома. Трупы танкистов, обгорелые как головешки. Трупы гражданских, попавших под шальную раздачу. И куски кровоточащего человеческого мяса на асфальте, на деревьях и даже на проводах.
Кровь, кровь и кровь.
И вой женщин.
И постоянно звучащее слово: «Г1аски [1] ».
Удивленно. Возмущенно. Зло. Безнадежно.
«Г1аски?» «Г1аски…» «Гlаски!»
— О! Смотрите, смотрите! — закричал Славик. — А вон мы с бабушкой! Видели?!
— Что? — испугано спросила Ирина. — Вы с бабушкой ходили смотреть на этот ужас?
— А чо? Ходили. Все ходили и мы пошли. Мам, знаешь, около дворца танк валяется, а башня метров на 30 отлетела! Вот, небось, бабахнуло! А еще я за «Юбилейным» собаку отогнал — она хотела человеческую руку сожрать.
— Славик! — закричала Ирина. — Славик, замолчи! Замолчи! Замолчи!! Замолчи…
— Ну что, Боря, не хочешь поговорить с самым главным?
Человек на экране напоминал чудовищную карикатуру. Густые черные брови, лысина с родимым пятном, щегольские военные усики и породистый нос алкоголика. Вдобавок, на лбу у него была повязка с надписью «Догоним и перегоним Эмираты»!» Один из лацканов желтого пиджака украшал двуглавый орел, на другом красовались серп и молот.
— А ты кто такой? — спросил Борис.
— А тебе, па-нимаешь, не все равно? — Издевательски улыбнулся телемонстр. — Главное что я все знаю. Или тебе не нравится мой, па-нимаешь, облик? Так лучше?
Человек щелкнул пальцами и превратился в известную всей стране, но совершенно голую телеведущую с неожиданно внушительным бюстом. К соску одной груди был пристегнут микрофон, над выбритым лобком извивалась татуировка: «Все для народа…»
Борис поморщился.
— Что, и так не нравится? Экий ты, братец, привередливый! Ладно, черт с тобой!
Девица разочарованно усмехнулась и растаяла. На ее месте сидел теперь благообразный седой старичок с остренькой бородкой и молодыми глазами.
— Не надоело паясничать? — раздраженно спросил Борис. — Тут рушится все, а тебе лишь бы…
— Да ты что?! — театрально закатил глаза старичок. — Рушится? Прямо-таки все? Может, хватит истерики? — голос стал жестким и циничным. — Рушится у него.… Да это тебе, мой друг, просто повезло: родился в спокойное время, даже вырасти и пожить успел. А не кажется ли тебе, что это вообще-то исключение? А вот состояние когда кажется, что все рушится — это наоборот, привычное состояние нашей страны? Ась?
— Не знаю, — буркнул Борис. — По-моему, такого давным-давно не было.
— Ну да, ну да! Давно — лет пятьдесят. Это для тебя много, а для страны — тьфу! Тебе, Боря, просто не повезло.
— Слушай, ты, всезнайка, — разозлился Борис, — может, скажешь, зачем понадобился этот идиотский штурм?
Старичок отвел взгляд, выдернул волос из бороды, разорвал, подул. Немного подождал, разочарованно объявил:
— Не получается. Забыл.… О чем ты? А, штурм.… Ну, это просто — нервы кое у кого сдали.
— Всего лишь? — возмутился Борис.
— А чего.… Ну, сам посуди. Экономика на ладан дышит, народ недоволен, все критикуют — и справа, и слева. Еще эта Чечня, будь она неладна! Надо же что-то делать! Сколько терпеть можно — так и слететь можно. А тут еще оппозиция эта хренова в уши дует и дует: «Дудаев слаб, поддержки никакой, только кучка бандитов. Если будем медлить, власть возьмет Хасбулатов». Хрен ему, а не власть! Да и свои торопят: «Пора, пора, а то сожрут — желающих-то много». Вот и не выдержали.
— Ну а танкисты? Что, чеченцев нельзя было найти?
— Так это искать надо! Искать, готовить, договариваться, планировать. Это же долго! И трудно! Не, Боря, мы так не привыкли — мы сначала ввяжемся, а потом уж думать будем.
— А они подумали, что…
— Слушай, отвяжись! — нагло перебил старичок. — Где ты видел, чтоб там думали? Прикидывали — это да. Лучше сам теперь думай. Может, еще не поздно.
— О чем ты? — у Бориса даже во сне кольнуло сердце.
— О чем, о чем? Все о том же. Ладно, спи, тебе еще силы понадобятся. Ох, как понадобятся, мой наивный друг. Спи…
Видавший лучшие времена «Рубин» нагревался страшно медленно. Трещал, гудел, по экрану проносились разноцветные искры, однако, картинки не было. Борис, устроившись на диване, терпеливо ждал, гася желание стукнуть по ящику кулаком. Наконец, треск пропал, зазвучала музыкальная заставка программы «Вести». Появилось и нечто вроде изображения. По экрану на фиолетовом фоне неслись причудливо извивающиеся фигуры темно-красного цвета, узнать в которых коней со знаменитой заставки мог только пациент психбольницы.
Борис, не выдержав, привстал с дивана, и в тот же момент телевизор, будто испугавшись, выдал на экран прекрасную четкую картинку. И как раз вовремя: очаровательная дикторша, звезда перестройки, сообщала первую, самую важную новость. Гвоздь дня, так сказать.
— Сегодня в течение дня самолеты без опознавательных знаков вновь наносили ракетно-бомбовые удары по Грозному.
Голос дикторши дрожал от напряжения, глаза испуганно и осуждающе смотрели на Бориса.
— По заявлению главкома ВВС Российской Федерации генерала-полковника Дейнекина ни один российский самолет не задействован в настоящее время в каких-либо операциях на территории Чеченской республики. Ракетно-бомбовые удары по Грозному наносятся неопознанными штурмовиками без опознавательных знаков.