— И кого он выбрал? — пересохшим голосом поинтересовался безусый Трувор.
— Никого, — пожал плечами ведун. — Мельник ваш требователен, но соблюдает меру. Нам думать. Он просто хочет получить мужское тело.
Середин передернул плечами, потер ладони одну о другую, потом растер уши. Судя по всему, настала пора доставать налатник и меховые штаны.
— Ну, тебе беспокоиться нечего, малец, — хмыкнул рыжебородый Лабута. — От вас с Малютой любой хозяин откажется, окромя отца с матерью.
— А от кого не откажется? — спросил Захар.
— Да от тебя, например, — ответил мужик. — Ты хоть ныне и не молод, но крепок и дело ратное ведаешь. От меня, мыслю, тоже отмахиваться не станет. От Оскола… — Лабута указал на угрюмого мужика, что путешествовал на самой задней повозке, рядом с Рюриком, — али от Путяты Козловского. — Путятой звали возницу с самой первой повозки, низкорослого, но широкоплечего, с жиденькой короткой бородкой. — Так чего, мужики, жребий бросать станем?
— Про колдуна забыл, Лабута, — хмуро обратил внимание Оскол. — Он тоже не баба и с оружием, вижу, в ладах.
— Это верно, — поднял голову Захар. — Про колдуна-то нашего мы и забыли.
— Я не колдун… — начал было Олег.
Но старший среди путников тут же его перебил:
— Не тебе ли по ремеслу с нежитью резаться? Вот и режься, ныне есть на ком ремесло показать. Подрядился нас от беды темной выручить — от и выручай, твое это дело, не наше. А мы уж, как водится, за работу тебе отплатим, скинемся на круг. Так, мужики?
— Верно молвишь, Захар, — встрепенулись селяне. — Всё верно. А ну, как и вовсе он в сговоре о колдовстве здешнем? Никогда ране такого у мельника не случалось! Пусть управляется, а там посмотрим, чего ведун стоит! Давай, сполняй ремесло, ведун! Назвался груздем, полезай в кузов.
Выкрики становились всё более угрожающими, и рука Олега невольно потянулась к рукояти сабли, но он вовремя остановился. Чего ради сражаться? Ну, порубает он селян — что изменится? Болото вокруг и мороз на дворе никуда не денутся. Останется погибать вместе с побитыми. Да еще неизвестно, управится ли один супротив всех. Удача ратная переменчива, а щит и бриганта — вон, среди вещей у яслей свалены. Без щита, коли со всех сторон нападают, точно не устоять. И потом… И потом…
— Че орете?! — рыкнул он на мужиков. — Я что, отказываюсь? Кто еще за вас, лапотников, супротив нежити выступит? Мое дело колдовство черное разрушать, сам знаю. Не знаю только, сколько спросить с вас за это. Мельник ладно, а вот за грубость, за обиду точно платить заставлю. Че глотки рвете? Вот уйду сейчас в топь — чего делать станете? Даже жертвы принести не сможете, обалдуи!
Мужики затихли, а ведун поднялся со ступеней и прошелся по двору, прикидывая, что можно сделать в такой ситуации. Отдавать никого из селян, конечно, нельзя. Правы горлопаны — его дело людей защищать, а не откупаться ими перед нечистью. Иначе грех на его совесть ляжет, не ведун он тогда будет, а так, хвастунишка и плут, серебро за пустячные фокусы выпрашивающий.
Как чары со двора снять — неведомо, и тайна эта спрятана в памяти мельника. Не получив обещанной платы, Творимир гостей не пощадит. А значит… Значит, путь один. Пообещать хозяину свое тело, впустить его дух в себя, вместе с памятью, всеми знаниями колдовскими, а там… А там посмотрим, чей дух сильнее окажется.
— Запрягайте, — остановился ведун. — Чтобы потом время зря не тратить. А там и обряд проведем. Меня мельнику станем отдавать. Авось подавится.
Середин прошел к своим вещам, порылся в мешочке с травами и нашел туесок с похожими на мак зернышками белены. Аккуратно отмерил три щепоти, кинул в рот, растер зубами и проглотил. Потом начал седлать коней. Белена начинает действовать минут через десять-пятнадцать, самое позднее — двадцать. Нарушает связь биоэнергетического компонента личности — или, попросту, души — с телом, способствует открытию верхних чакр, не влияя на нижние, расширяя тем самым видение мира, позволяя установить контакт с тонкими материями и невидимыми в обычном состоянии сущностями. В общем, почти полный аналог знаменитого пейотля, за исключением пустяка: если передозировка кактуса вызывает всего лишь понос, то передозировка белены — смерть с вероятностью пятьдесят на пятьдесят. А недозировка — всего лишь жжение в глотке и потерю ориентации. Опаснее белены в русских широтах можно припомнить разве только цикуту, [4] стебель и корни которой имеют соблазнительно сладкий вкус и приятный запах сушеных яблок, да бледную поганку с мухомором, [5] которые вызывают яркие галлюцинации — но только после того, как доза сожранной отравы уже изрядно превысила смертельную.
Уздечка, потник, седло, подпруга… Чересседельная сумка… На чалого — вьюк с запасной одеждой, другой — со шкурой. Сверху, чтобы не натерли лошади спину, — тяжелый мешок с кузнечным инструментом, вьюк с броней… Олег увидел, как спина мерина вздыбилась розовой волной, задышала, как огромные меха. От неожиданности ведун попятился и увидел, как над крышей навеса, вокруг столбов, вдоль стен сверкает серебром странный белесый слой — а снаружи, вне пределов двора, клубится пар, кидаясь из стороны в сторону, сплетаясь в крупные облака, а то вдруг разрываясь на множество мелких, роящихся в вихре шариков, похожих на ватные.
— Разве… Пар так может? — пробормотал ведун и не узнал собственного голоса.
Слова, словно оклеенные наждачной бумагой, выползали из горла медленно, с хрипом и болью. Это означало, что белена подействовала — он теряет контроль над телом и вываливается во внешний, энергетический мир.
— Захар! — попытался крикнуть Середин, но так и не понял, удалось ли произнести слова вслух. Люди вокруг перемещались в светящихся разноцветных капсулах, и различить чье-либо лицо внутри яркой оболочки никак не удавалось. — К столу! Все к столу! Я лягу в центр, а вы сомкнете круг и позовете мельника. К столу!
Толстая серебряная оболочка окружала уже все предметы двора, кроме телег и вещей путников, а потому, щурясь от яркого света, ведун перемещался практически на ощупь, выставив руки перед собой. В новом зрении стол напоминал мелко дрожащий батут высотой с человека, но, наткнувшись на него животом, Олег понял, что столешница по-прежнему находится на уровне бедер. Он наклонился вперед, заполз на стол, перевернулся на спину, облегченно перевел дух.
Далеко в вышине, над тонкой ломкой пеленой, напоминающей полиэтиленовую пленку, порхали белые птицы, одна похожая на аиста, и еще три — крохотные, как куропатки. Еще там сидел какой-то мужчина, в длинной белой рубахе, со свисающей до колен седой бородой. В голове возник какой-то неясный вопрос, но улетучился еще прежде, чем ведун успел осознать, к чему он относится.